— Ну чего ты плетёшься, как беременная вошь! Давай быстрее!
Разгорячённый конь под всадником нетерпеливо пританцовывал, ожидая, пока пара волов степенно протащат почти пустую телегу, на которой восседало два человека. Один из селян невозмутимо показал всаднику неприличный жест. Тот в ответ обложил его семиэтажной бранью. Под это дело один из волов решил удобрить посыпанную гравием улицу.
— Пусти деревню, весь город засрёт! — прошипел всадник и толкнул коня пятками в бока, торопясь проскочить, пока в ворота не полез следующий воз.
Разгоняя народ и собачась с недовольными, всадник кое-как доехал до храма Урании. Здесь свернул направо и мимо храма Тесея проехал переулками до восточной оконечности холма Нимф. Здесь находилась цель его путешествия, небольшой неприметный домик.
Всадник спешился и постучал в дверь. Внутри немедленно раздался собачий лай. Открыл привратник, старый раб-домоправитель.
— Кто там ломится? — спросил он недовольно, — а, это ты, господин Ликург.
— Демосфен дома? — спросил всадник.
— Дома, где ж ему быть, в такое-то пекло. Экклесия не собиралась сегодня.
— Прими коня. Пусть отведут на заезжий двор "У Посидея". Он возле Мелитских ворот.
— Знаю я, — недовольно сказал раб.
— Посидею скажешь, что сей конь Филиска из Элевсина и за наём уже уплачено. А ещё не мешкая пошли кого-нибудь за Гиперидом.
— Кого-нибудь… — недовольно проворчал раб, — полный дом бездельников у нас, посылать кого-то куда ни попадя…
— Ну сам сбегай! Дело важное! Промедлишь, попрошу Демосфена палкой тебя угостить.
Раб скорчил кислую рожу и принял поводья, а Ликург, немолодой уже, но крепкий коренастый муж, провёл рукой по лысине, стирая пот, и поспешил в перистиль, где его встретил крупный пёс. Ликург протянул ему руку.
— Где твой хозяин, Прокион?
Пёс руку понюхал и пару раз лениво вильнул хвостом. Хозяин обнаружился в одной из комнат. Ликург отыскал его, бесцеремонно заглядывая во все двери, будто у себя дома. Пёс шёл следом и не думал протестовать.
— Радуйся, Демосфен!
Худой, болезненного вида мужчина лет сорока отложил папирус и поднял на вошедшего усталый взгляд.
— Да я-то гадуюсь. С самого нового года[39] что ни день, то пгаздник от вестей с Пгопонтиды. Весь двог от злости заплевал. Где тебя носит?
Демосфен картавил с детства и дабы над ним не смеялись немало сил положил на избавление от сего недостатка. Декламировал стихи на берегу моря, набрав в рот мелкой гальки. Дразнил Прокиона, тогда ещё щенка, и пытался воспроизвести его рычание. Досадный изъян удалось побороть. Почти. Когда Демосфен выступал на Пниксе хорошо подготовленным, когда каждый его нерв был натянут, как струна, когда каждое слово речи было многократно проговорено дома и намертво врезано в память, он не ошибался. Но если вдруг что-то шло не по плану, он сбивался и давно изжитые недостатки проявлялись вновь. Бывало, Демад, соперник, приходил в такие минуты ему на помощь, отвлекал внимание толпы и дарил драгоценные мгновения, чтобы вновь собраться. Демосфен Демаду подобным великодушием никогда не отвечал.