Иначе обставлена публикация романа «Тропик Рака». Здесь и предисловие, принадлежащее перу Нормана Мейлера, одного из крупнейших американских писателей и эссеистов наших дней, слывущего к тому же благодаря скандальности своего творчества одним из верных последователей Генри Миллера. Здесь и послесловие Петра Вайля и Александра Гениса – двух литературных критиков из числа «новых американцев», вторжение которых на газетно-журнальную полосу в нашей стране можно сравнить разве что с экономической помощью Запада – правда, не с той, которую мы получаем, а с той, которую надеемся в конце концов получить. Здесь и краткая заметка (тоже эмигрантская) о переводчике романа Георгии (Джордже) Егорове, ныне, по мнению ее автора, сменившего фамилию и, как многие русские, растворившегося в американском обществе. Несколько забегая вперед, отмечу, что перевод безукоризнен: в нем, как, впрочем, и в самом романе Миллера, при всей рискованности описываемых ситуаций и употребляемой лексики нет ни единой пошлой фразы. Вполне – и с блеском – передана поэтичность романа. Не зря же многие, и Вайль с Генисом в том числе, утверждают, что отдельные страницы романа написаны, по сути дела, стихами. А на мой взгляд, так и каждая страница. Правда, это роман в стихах не в духе «симфоний» Андрея Белого, а скорей, при всем несходстве тематики, напоминающий «Осень патриарха» Габриэля Гарсиа Маркеса.
Однако, при всей серьезности литературно-критического обеспечения феномен Генри Миллера раскрыт здесь все же недостаточно полно. Норман Мейлер, как почти всегда, пишет не столько о своем герое и о проблематике его творчества, сколько о себе, любимом, многострадальном и многогрешном. Вайль и Генис – «ребята из стенгазеты» (Фридрих Горенштейн), а впрочем, скорее вполне традиционные и кондиционные советские критики с сильной добавкой американской обстоятельной писучести и прибалтийского полупарадоксального, полупародийного структурализма – настолько все же погружены в проблематику «кондовой, избяной, толстозадой», что их взгляд на шедевр литературы американской оказывается мимолетным и поэтому неизбежно поверхностным. Хотя немало точных слов сказано о Генри Миллере и Норманом Мейлером, и нашими Диоскурами. И ко всему этому следует мысленно прибавить полнейшее молчание о Миллере и его творчестве нашей американистики (после официозного разгрома «Благостного распятия» в середине шестидесятых). Генри Миллер – великий писатель, и заявить это следовало, наверное, перед публикацией романа, чтобы читатель – в том числе и ужаснувшийся, в том числе и негодующий, в том числе и искренне недоумевающий читатель – с самого начала осознал, что великая литература может быть и такой.