Таким образом, все 2500 строк никакой литературной ценности не представляют. Это — собрание более или менее удачных домашних стихотворений женщины, живущей в стороне от сегодняшнего политического и поэтического дня…»
Можно было бы процитировать немало других подобных отзывов, однако в рецензиях отразилась только малая частица Багрицкого-редактора. Ведь рецензии эти писались коротко, предназначались только для внутриредакционной информации.
Во весь свой рост Эдуард-редактор вставал именно в тех беседах с авторами, которые он вел у себя дома, «делая» с ними книгу.
С Багрицким я встречался редко. Большей частью разговаривал по телефону. Может быть, поэтому каждая встреча хорошо сохранилась в памяти.
Вспоминаю заседание редколлегии поэтического альманаха на квартире у Багрицкого. Злополучная судьба была у этого альманаха. Собирали его больше года. Замысел был очень значителен: дать новые, нигде не опубликованные стихи всех основных советских поэтов, лучшего подрастающего поэтического молодняка. Дать образцы поэтической критики. Одним словом, показать лицо советской поэзии сегодня. В конце концов книга эта не осуществилась. У многих крупнейших поэтов не оказалось новых, ненапечатанных стихов. Авторы не соблюдали поставленных условий, одновременно давали свои стихи в газеты и журналы. Альманах по кусочкам собирался и по кусочкам же растаскивался по страницам всевозможных изданий. Произведения, предоставленные альманаху, поэты включали в сборники своих стихов, которые успевали выйти в свет, а альманах все еще не мог сформироваться. Приходилось выбрасывать, заменять, ожидать новых вещей. Сказалась тогдашняя неорганизованность, разобщенность поэтической среды.
Альманах постепенно захирел окончательно и света не увидел.
Но тогда редколлегия работала усиленно, хотя и ни разу не могла собраться в полном составе. Из пятнадцати членов ее на заседание являлись сначала одни, принимали и отвергали, на второе заседание приходили другие — и все заново пересматривали…
Собирались у Багрицкого по его просьбе. Поступившие произведения он прочитывал сам, пока не замучился. Чтение прерывал всякими лестными и нелестными для авторов замечаниями. Иногда вдруг начинал пародировать совсем уж неудачные строки.
Свое мнение Эдуард отстаивать не стремился, легко соглашался, когда ему в чем-либо возражали, но по существу оценки своей не менял и потом вдруг, по другому поводу, снова ее высказывал. После заседания он с несколькими оставшимися говорил более свободно, — сказал, между прочим, что с такой пестрой и многочисленной редколлегией альманаха не составить и в будущем, вместо громоздкого синклита, нужно, чтоб была тройка, которая все отберет и решит.