Он тут же достал и надписал мне свою книжку.
Когда он звонил, иногда трубку брала моя дочь. Он долго разговаривал с нею. Как-то уже теперь я спросил ее, о чем говорил Николай Николаевич.
— Можно Федора Марковича?
— Его нет дома. Что ему передать?
— Передайте, чтоб позвонил Асееву. А с кем я говорю?
— Это его дочь.
— А, знаю, вы химик. Правильно?
— Да.
— У меня знакомых химиков нет. Физики есть знакомые, вот Ландау, слыхали?
— Да, конечно.
— Ну во-от! Вы что сейчас делаете? Читаете? Я тоже сейчас читаю. Стендаля. Выходил сегодня, увидел на лотке пятнадцать томов, купил и принес. Связкой. Сейчас читаю. Собрание сочинений, весь человек, вся жизнь. Заплатил шестнадцать рублей, и он у тебя на столе. Весь его ум, душа, сердце… Как-то не по себе, если хорошенько подумать… Даже немного страшно. Весь человек. Открывай и бери… Да-а! Так пусть Федор Маркович позвонит мне, когда придет.
Когда я подходил к телефону, Николай Николаевич всегда спрашивал, не занят ли я, не отрывает ли он меня от работы, и уж потом приглашал — не зайду ли я к нему через часок. Конечно, я всегда соглашался и бросал все дела ради удовольствия видеть его и говорить с ним. Летом он звонил мне с дачи, спрашивал о новостях, просил звонить. «Только не торопитесь класть трубку, если я не сразу отвечаю, у меня телефон наверху, и мне надо подняться по лестнице», — говорил он.
Асеев приглашал меня к себе на дачу, но там я так и не побывал. А в Москве приходил к нему часто.
— Что же вы, сосед, не приходите? — говорил он, бывало.
Он звал меня соседом.
Сколько раз он читал мне свои новые стихи, которые потом я видел напечатанными. Он читал еще не отделанные строки, потом они дорабатывались и менялись.
Великой радостью последнего времени был для Асеева выход в библиотечке «Огонька» его книжки под заглавием «Самые мои стихи». Там напечатаны некоторые его стихотворения, написанные еще во время минувшей войны, превосходные стихи! Да и само название книжки говорит о том, как они были дороги поэту.
Насилье родит насилье
и ложь умножает ложь,
когда нас берут за горло,
естественно взяться за нож.
· · · · · · · · · · · ·
У всех, увлеченных боем,
надежда горит в любом:
мы руки от крови отмоем
и грязь с лица отскребем,
и станем людьми, как прежде,
не в ярости до кости!
И этой одной надежде
на смертный рубеж вести.
Эти глубокие, человечные стихи написаны в разгар войны, в 1943 году, в них душа Асеева, душа замечательного русского поэта.
Книжка эта, с чудесной фотографией Николая Николаевича на обложке, лежит у меня на видном месте. Время от времени я снова беру ее, перечитываю стихи, смотрю на сделанную рукою Асеева надпись: «Ф. М. Левину по соседству и по сосердцу. Ник. Асеев. 1962.10.VI».