— Он очень тяжело переживал то, что вы отменили помолвку, — произнесла Евгения Александровна, заставляя обратить на себя внимание. — Я думала, что делаю нечто правильное и жизненно важное для сына, когда пыталась свести его с Ларисой. Подозревала, что она врет, но все же верила ей. Надеялась, что сын будет счастлив с женщиной, которая подходит ему по статусу, но он начал гаснуть. Он любил тебя по-настоящему.
Слова обожгли легкие, выбивая из них воздух. Я какое-то время смотрела на Евгению Александровну, но затем подскочила на ноги. Постаралась втянуть в себя воздух и подавить эту пульсирующую боль.
В голове пронеслись слова Евгении Александровны: «Любил»…
— Не смейте так говорить. Дима не умер, он будет жить. И он любит нас с дочерью.
— С дочерью? О какой дочери идет речь, Ксения?
Евгения Александровна изменилась в лице. Неужели она не знала, что у Димы родилась дочь? Неужели он скрывал этот момент от матери, решив оградить меня и Милу от ее вмешательства в наши жизни. Это было очень сильно с его стороны. На глаза навернулись слезы.
— У нас с Димой родилась дочь, нас только сегодня выписали из больницы, — ответила я, понимая, что скрывать смысла нет, ведь если с Димой что-то случится, его мать должна знать, что он оставил после себя дочь.
— Господи! — Евгения Александровна приложила руку к лицу. — Я плохая мать, раз сын даже не сообщил об этом, — произнесла она, а я решила сделать вид, что ничего не слышала, потому что единственное, что хотелось сказать в этот момент — подтвердить ее слова и дать понять, что если бы она не вмешалась в наши отношения раньше, то сейчас все было иначе.
Я ждала врача, словно верующие второго пришествия Христа. И когда он вышел из операционной, сердце оборвалось. Он мог сказать все что угодно, но я ждала положительные прогнозы, потому что от других новостей сердце просто разорвалось бы на части.
— Операция прошла успешно настолько, насколько это могло быть. Дмитрий выживет, но сможет ли он ходить, находится под большим вопросом.
Я прикрыла глаза и с облегчением выдохнула, начала благодарить Бога, что сохранил жизнь моего мужчины. А со всем остальным мы справимся с ним вместе. Самое главное — он будет жить, даже если больше никогда не встанет на ноги.
— Его можно увидеть? — спросила, понимая, что если ворвусь туда снова, то меня выдворят.
— До завтра он не придет в себя. Мы вкололи ему успокоительные. Вы можете поехать домой.
— Но хотя бы увидеть его на минуту можно?
Я чувствовала, что это необходимо нам обоим. Возможно, Дима не слышал меня, но я надеялась, что близость поможет ему ухватиться за жизнь и бороться за нее.