— Дэвид, ты ещё не спишь? — тихо спросила, просунув голову в проём, Юфимия.
— Нет, — Дейдара приподнялся на кровати на локтях и проследил, как женщина подходит к нему. Приблизившись, она замерла, рассматривая с тёплым вниманием корешки книг и альбом с карандашами, брошенные на прикроватном столике. Затем аккуратно опустилась на край покрывала.
— Как тебе сегодняшний вечер, дорогой? Ты был очень тих.
— Ну, тем у меня не было, а говорить ерунду нет смысла, мм, — пожал плечами Дейдара.
Юфимия как-то грустно улыбнулась.
— Ты слишком взрослый для своих лет, — произнесла она. — Наверное, прошлое так подействовало на тебя…
Она была так расстроена, что Дейдара вдруг испытал совершенно несвойственное ему желание подбодрить.
— Вам не стоит волноваться из-за этого, мэм, — сказал он, неловко погладив её по руке. — Теперь-то всё со мной хорошо, мм.
Юфимия подняла на него взгляд, блестевший в мягком свете ночника.
— Мама, — прошептала она. — Теперь я твоя мама, Дэвид.
— Мама… — повторил Дейдара, пробуя это слово на вкус. Простое, ничего не значащее для сироты… Или всё-таки?
Прежде чем он успел сказать что-то ещё, Юфимия притянула его к себе и стиснула в крепких объятиях.
Замешкавшись, Дейдара всё-таки обнял её в ответ.
Медленно кружась, снег опускался на землю красивой альтернативой дождю. Наблюдая за падением снежинок, Итачи чуть щурился, вглядываясь в отдельные, стараясь уловить их узор.
Не выходит. Когда-то в детстве он мог легко сделать это, но не теперь, со всё ещё не развившимися глазами. Отсутствие Шарингана ощущалось чем-то сродни потери руки — всё время хочешь что-то взять ею, но не можешь. Шаринганом Итачи хотел брать детальную информацию о мире, без которой тот казался плоским, блекло-серым. Особенно в Лондоне.
— Эй, Майкл! Пойдём с нами в снежки играть, — предложил ему Ланс, сосед по комнате.
— Я лучше останусь.
— Ну, как знаешь…
Социализироваться со «сверстниками» по-прежнему не было в планах Итачи, и он отгораживался от них, как мог. Со временем почти все в приюте поняли и прониклись тем, что Майкл Холмс — одиночка, и попытки расшевелить его являются бесполезной тратой времени. Итачи подобная репутация устраивала. Он не хотел отвлекаться на глупости, сосредоточенный на Шарингане.
Как-то раз Хината спросила, почему он до сих пор не пробудил свой Кеккей Генкай, и Итачи тогда не соврал с ответом: проблема была в самом деле в эмоциях. В том, что в этом мире эмоций, способных активировать Шаринган, вызвать в нём не могло ничто. Вероятно, определённую роль также играл тот факт, что за годы, прошедшие с обретения Шарингана в своём настоящем детстве, Итачи сильно зачерствел, научился давить чувства. Сейчас идеальный контроль, которым полушутливо полуискренне восхищался Кисаме, играл против Учихи. По этой причине Итачи так много медитировал в последние месяцы.