Она наклонилась к Марианне поближе и произнесла:
– Расследование, конечно же, проводилось. В маловероятном случае, если кто-то заговорит – для нас хорошо, что тело кремировано.
Страх в глазах Марианны на мгновение сменился чем-то более глубоким: отвращением. Что бы Хелен ни сказала, Марианна примет это за подтверждение вердикта врачей. Разочарование оказалось болезненнее, чем Хелен ожидала.
Марианна оттаяла только тогда, когда на вопрос: «Что вы собираетесь делать?» – Хелен ответила с уверенностью, что заплатит Джессу. После этого с облегчением выдохнула. Конечно же, подумала Хелен в тот момент, когда Марианна переключилась – это все, зачем она пришла сюда, все, что хотела узнать. Она не заинтересована ни в чем вроде взаимной поддержки. Они слишком далеко зашли для такого. Но что это? Марианна заерзала и наклонилась вперед, будто хотела сказать что-то важное. Это читалось по ее лицу, по обмякшему подбородку. Хелен не осмеливалась представить, какую форму может принять их альянс, но вцепилась в край своего стула так, что побелели костяшки.
Марианна упомянула о ребенке.
– Хонор – моя дочь – у нее… слушайте, мне не нравится выражение «душевное расстройство» и все пересуды, которые приходят вместе с ним, но просто – она больна и невероятно ранима. – Марианна неожиданно вытащила свой мобильный телефон и показала Хелен фотографию молодой девушки с бледно-розовыми волосами и огромными глазами, которые не хотели – не могли – смотреть в камеру. Хелен сразу же узнала эту хрупкость. Это было выражение лица Сьюзен, это были глаза Селесты. Это была та боль, которую необходимо увидеть собственными глазами, чтобы поверить в ее существование. Это было самое яркое напоминание о Паулине. – Она такой человек, о котором нужно заботиться. Она необыкновенный человек, она живет настолько глубокой жизнью, что все причиняет ей боль, это словно занозы в ее пальцах и битое стекло в ногах. И если все откроется – даже случайно, если полиция придет за мной и она узнает… Хонор уже лежала в больнице, она пыталась…
Хелен не требовалось слышать ничего больше. Все подробности, в которых она нуждалась, были каплями на полу прачечной. Что-то поднималось в ней, повышая давление неизбежно и нежелательно, как рвота, – но только где-то в середине ее головы, в глазницах. Она тайком проверила свое отражение в ноже и с облегчением увидела там все те же спокойные черты владеющей собой женщины.
– Знаете, это было непросто для меня – прийти сюда сегодня, – говорила Марианна. – Но я готова сделать все, что угодно, лишь бы защитить Хонор от этого. Как мать, вы знаете, что это такое.