В результате я будто подвешена в каком-то защитном геле. И все же я не психотик: это скорее похоже на осознанное сновидение. Я знаю, что придет ко мне, когда те противопожарные двери неизбежно будут сломаны, и по сравнению с этим вся моя жизнь покажется летним лагерем отдыха.
Папа локтем открывает дверь в комнату, держа по кружке в каждой руке.
– Молоко наивысшей жирности, чтобы подкормить тебя.
У него хриплый голос. Он не плакал при мне, и я ему благодарна. В смысле, я в буквальном смысле последний человек на Земле, который осудил бы его за это (видели бы вы, как я, сколько огромных мужчин плакали здесь), но он знает, что это не то же самое. И возможно, это стало бы для меня последней каплей – видеть, как он сломался. Он постоянно приезжал сюда ко мне, но фактически в кризисных ситуациях я всегда была только с мамой, и он явно чувствует, что теперь должен примерить на себя ее роль.
– Спасибо, папа.
Он завел новую привычку – кивать головой и трясти ею одновременно.
На спинке дивана висит флисовое одеяло. Папа укрывает им мои колени, хотя в комнате настолько жарко, что я вижу, как воздух волнами колышется перед окном. Дни аналогичным образом кажутся размытыми. Вы всегда теряете контроль за временем, когда попадаете в это место. Но поскольку на сей раз травма была внешней, а не сгенерированной моим мозгом – это ощущается по-другому. И промежуток между трагедией и похоронами почему-то странно напоминает неделю между Рождеством и Новым годом.
– Во сколько опять придет полиция? – спрашиваю я папу.
Детективы Костелло и Грин (это звучит для меня как название роскошного магазина красок на Аппер-стрит) задавали мне одни и те же вопросы снова и снова. Их внимание было приковано к последним нескольким секундам. Джесс точно посмотрел по сторонам, прежде чем переходить дорогу? Было ли похоже, что он узнал того, кто вел машину? Какой была плотность движения? Как будто, если они станут спрашивать достаточно часто, я смогу родить диаграмму или фотографию, которая сообщит им все, что они хотят узнать.
Папа ни разу не спросил меня, о чем они говорили. В смысле, я и не предполагала кому-то рассказывать, но думаю, это выходит за пределы его природной склонности делать все по правилам. Он дает мне передохнуть после их допроса. И я подозреваю, что он просто боится не вынести знания. Какими бы ни были его мотивы, я благодарна ему и за это тоже.
– Как только закончится утренняя терапия, – отвечает он.
Ждать дольше, чем я предполагала. Мне это нравится. Когда ждешь – не нужно ничего делать. Папа же такое ненавидит. Когда звонит его телефон, он пытается скрыть облегчение за гримасой извинения.