– Колетта, не найдется ли у тебя вина к вечерней трапезе? – спрашиваю я, зная, что у нее нет.
– «К вечерней трапезе!» – передразнивает она. – Слышала бы ты себя, столичная штучка. В нашем доме это зовется «чаю попить». И ответ отрицательный. Однако есть шесть видов джина.
– Мамино бухло, – вставляет Джек.
– Я щас бухну тебя по башке кастрюлей, и ты пойдешь учить уроки.
– Мне захотелось бокал вина к лазанье, – говорю я. – Я могу сходить и взять бутылку розового в «Ко-оп».
Это в двух минутах ходьбы от библиотеки – ветхого сборного здания, построенного в то же время, что и «новый» район и «Социал». Я спешу, и пар вылетает у меня изо рта в темноте. Это может быть что угодно, убеждаю я себя; это может быть совпадением, и Джесс просто любуется на Палаты Парламента в Интернете.
Плакат с рекламой бесплатного вай-фая нарисован от руки. Стену подпирает желтый горный велосипед. Хозяин не обеспокоился тем, чтобы его приковать. За широким оконным стеклом – уголок с компьютерами. Джесс сидит ко мне спиной, достаточно близко, чтобы я могла разглядеть экран через его плечо. Колетта права. Под резким библиотечным светом его волосы выглядят как несколько веревочных мостов, переброшенных через макушку. Он на веб-странице под названием: «Палата лордов: они работают для вас». Его рука сжимает карандаш, и он старается прикрывать бумагу, как ребенок, который не хочет, чтобы одноклассник списывал у него диктант. Я недоумеваю, почему он не мог просто посмотреть все это в телефоне, как нормальный человек, а затем вспоминаю, что он не верит в смартфоны. Или… не хочет, чтобы эти действия указали на его домашний компьютер.
Тонкокостное лицо баронессы Гринлоу-Данвичесской в углу монитора. Я шагаю влево, чтобы лучше видеть экран, и задеваю велосипед. Тот с грохотом падает на землю, и я успеваю метнуться к стене как раз вовремя. Джесс встает, подходит к окну и прижимается к нему лицом. Я уверена, что пар от моего дыхания сейчас меня выдаст. Джесс смотрит и смотрит, но ничего не видит, и в конце концов возвращается к столу. Он сворачивает рекламу, расписывающую прелести оздоровительной ходьбы по десять тысяч шагов в день, и открывает карту улиц Вестминстера. Как посмел он обвинить меня в предательстве, а затем проделывать это? Он рискует моей семьей, моим будущим, так же, как и своим, не говоря уж сейчас о Гринлоу. Его лицемерие поражает, однако его глупость еще хуже, и нет никого, с кем я могу поговорить об этом, и мне некого просить о помощи. Я соскальзываю вниз по стене, пока не оказываюсь сидящей на подмерзших камнях тротуара, и позволяю себе минутную слабость, глотая слезы, а затем меня осеняет, что, конечно же, мне есть к кому обратиться.