Джесс открыл дверь в часовую башню: ступени промокли и напоминали маленькие мшистые плотины. Лестница должна была доходить вниз до уровня морга, но черная вода плескалась на глубине пяти футов, отражая пересекающиеся железные прутья, призванные помешать самоубийцам. Теперь, казалось, только они удерживали башню в вертикальном положении. Джесс подобрал две рухнувшие балюстрады и заложил ими дверь крест-накрест.
В танцевальном зале раскинулось целое озеро, и в нем отражался величественный лепной потолок. Когда Джесс качнул обледеневшую стойку занавеса, сверху полилась грязная вода. Мы вышли, и он закрыл за собой дверь.
– К лету здесь ничего не останется.
Мое любимое здание умирало, камень за камнем.
Мы закончили наш день в архиве, отвоевывая видимое пространство у сумрака. Как будто в честь особого случая, Джесс использовал самый мощный фонарь Бреймов с запредельно дорогими батарейками, подвесив его на крепление для старого светильника. Он хотел проверить, повлияли ли разрушения внизу на трещину в стене. Когда он начал смешивать раствор, чтобы заполнить ее, я больше не смогла на это смотреть.
Я прошла вокруг комнаты, очищая ее от оставшейся бумаги, сметая пыль и щебень с пустых полок и мебели в тактильном прощании. Один из стальных шкафов, казавшийся прикрепленным к стене, качнулся под моей ладонью. Он сдвинулся на целых два дюйма влево. Я осторожно потянула его к себе с одного бока, и послышался шорох падающей бумаги. Прищурившись в щель, я разглядела бледный прямоугольник. Я представила хаотичные сборы при закрытии и озлобленного сотрудника, поспешно складывающего в коробки старые папки, замечающего, как одна папка соскользнула за шкаф с верхней части стопки, и думающего: «Да и хрен с ней».
Я ссадила костяшки пальцев, доставая бежевую папку с грязно-белой развязанной лентой. И шагнула в круг света от фонаря Джесса, чтобы почитать – что же я нашла.
Вместо обычных непонятных цифр были подробные записи. Абзацы, а не колонки. Безотрывный докторский почерк, так не похожий на современные каракули шариковой ручкой вроде моих. Адреса. Даты. Имена!
П. Престон, С. Уилсон, Х. Моррис. Мое сердце дрогнуло от волнения, и я нечаянно позволила находке выскользнуть из моих рук.
Фотографии! Я осталась с дюжиной рассыпавшихся листов бумаги не по порядку и тремя черно-белыми портретами размером с почтовую открытку, неподписанными, но с номерами личных дел на обороте, размытыми до неразборчивости. На них я увидела девушку с длинными темными косами; полную женщину с вьющимися волосами; и еще одну, чей глянцевый снимок выглядел как портрет актрисы. Как и со всеми несовременными фотографиями, отсутствие цвета в сочетании с одеждой и прическами, которые ассоциировались у меня со «старушечьими», делало почти невозможными попытки отгадать их возраст. Девушка с косичками выглядела явно моложе двух других, которым можно было дать от двадцати до пятидесяти. Я наконец отыскала Дочерей Назарета, пациенток, чьи истории помогли бы прикоснуться к прошлому.