— Вы боитесь меня? — прямо спросил Генрих.
— Я люблю тебя, — пролепетала она, отчаянно отводя глаза. — Тебя, и Карла Фридриха, и малышку…
Он так и не сказал вчера самого важного, а теперь не скажет никогда.
Непреодолимая сила вновь отрывала ее от дома и семьи, от Генриха. А он даже не вправе взять ее за руку, чтобы попрощаться!
— Я могу… — с усилием выдавливая слова, заговорил он, — вынудить вас остаться! — и все-таки стиснул ее ладонь, дрожа от отчаяния и злости. — Надолго… может, навсегда… или пока я не расскажу, наконец, о чем-то важном.
— О чем, дорогой?
Об алхимической лаборатории в катакомбах. О крови Спасителя, из которой рано или поздно он дистиллирует эликсир жизни. Вы будете гордиться, мама!
Она ждала, подрагивая в ознобе, и взгляд был прозрачным и пустым, блуждающим где-то далеко-далеко отсюда, где не было места насущным проблемам и нелюбимым детям.
— Я хотел… — глотая вязкую слюну, проговорил Генрих. — Хотел сказать… возможно, к Рождеству я смогу поздравить вас с будущим внуком.
И опустил безвольно поникшую руку.
— О, милый! — смягчаясь, ответила матушка. — Я буду счастлива! Пусть Ревекка бережет моего любимого мальчика.
Мягкое прикосновение ее ладони опалило щеку. Генрих вскинул голову, отстраняясь:
— Езжайте. Пока я не передумал.
Она отпрянула и впорхнула на подножку кареты. Кучер прищелкнул кнутом, и лошади перешли на легкую рысцу.
— Не уезжай! Нет, нет! — вывернувшись из рук гувернантки, Эржбет бросилась наперерез.
Слуги закричали — пронзительно, резко. Генрих увидел искаженное страхом лицо гувернантки. Увидел тени, черными лезвиями располосовавшие хрупкий силуэт. Хрипящие морды лошадей.
Одним прыжком преодолев расстояние, Генрих схватил сестру в охапку, прижал к груди, спиной чувствуя ветер от пролетевшего мимо экипажа. В окне — точно в картинной раме, — белело лицо императрицы.
— Все хорошо! — задыхаясь, проговорил Генрих. — Не надо, Эржбет. Пусть уходит. Прочь отсюда! Прочь…
Черная клякса экипажа качнулась в последний раз и скрылась за поворотом.
Теперь уже точно все.
Он уронил руки, и девочку с плачем подхватила гувернантка.
Генрих вытер пот рукавом.
Воздуха не хватало. В подреберье разрасталась дыра, из которой мучительно медленно — капля за каплей, — вытекала душа.
Все начинается с распада.
С дробления целого на части.
С потерь: каждый раз — как в первый.
— Томаш! — Генрих ввалился в комнату и рванул душащий воротник. — Принеси мне морфия. Живее, морфия! Я не могу дышать.
— Ваше высочество! — голос у камердинера испуганный и ломкий, глаза оплавлены тревогой. — Ваша матушка не велела…