— Да, открытие больниц для малоимущих и финансирование научных исследований.
— Жду предложений и по этому вопросу. Только тщательно подбирайте слова, не забывайте, что вас будут слушать мои министры, а не посетители салона на Шмерценгассе.
— Отец! — Генрих почувствовал, как вспыхнули уши.
Лукавый огонек мелькнул во взгляде кайзера и пропал.
— Ступайте же теперь. Надеюсь, вы довольны?
— И благодарен!
Генрих поднялся — пружинисто и легко.
Почему кабинет отца прежде казался ему мрачным и неприветливым местом? Нет, здесь вполне просторно и вольно дышится, в солнечном свете кружатся золотые пылинки, в фарфоровой вазе — не замеченный раньше букет. Не розы — обычные полевые цветы, которые так любит матушка.
— Генрих.
Оклик заставил его вздрогнуть и опустить взгляд.
— Когда вы росли, — продолжил кайзер, — мне нечасто удавалось быть рядом с вами. Я всегда был больше императором, чем отцом. И хотел в вашем лице видеть, прежде всего, достойного преемника, потом Спасителя, и под конец — сына, — его горло дрогнуло, и Генриху подумалось, что отцу, должно быть, тяжело подбирать слова. — Не удивительно, что я совершенно не знаю вас. И больно представить, что уже поздно…
Он умолк, встревоженно глядя на сына, лоб собрался в морщины. Точно на миг осыпалась гранитная скорлупа, и под ней оказалось что-то человеческое, живое, уязвимое.
Не кайзер и не полководец — просто усталый пожилой человек.
— Нет, отец, — с мягкой улыбкой ответил Генрих. — Если этого хотим мы оба — поздно не будет никогда.
Особняк барона фон Штейгер.
В сейфе Марго — полная картотека ее клиентов.
Семейные скелеты — вместе с грязными тайнами и маленькими личными грехами, — аккуратно вынуты из шкафов, разобраны на косточки, перемыты и убраны в переплеты. Тут же — финансовая книга, где летящим почерком по-славийски прописано, кем, сколько и за какую услугу переведено на банковский счет фон Штейгер, жирно подчеркнуты должники и вымараны те, чьи грехи прощены и списаны.
Бумаги барона на нижней полке: ордера, чеки, векселя…
Ни одной долговой расписки, ни закладной на дом, ни намека на связь с ложей «Рубедо».
Марго вытерла взмокший лоб.
— Ну же, господин барон! — обратилась она к портрету. — Подскажите, что мне искать, дорогой муженек?
«Думай», — издевательски ощерился с портрета фон Штейгер.
Марго в досаде поддела ногой оброненные папки.
— Вы и при жизни были бесполезны! Теперь и подавно.
Бумаги с шорохом разлетелись. Что-то звякнуло о паркет, блеснуло в дрожащем газовом свете. Марго наклонилась и подняла треугольную пластинку с изображением вытравленного в меди одноглазого солнца — в насквозь пробитый зрачок прошла бы толстая бечева.