Рубедо (Ершова) - страница 154

На ладонь упало массивное железное кольцо.

— Здесь что-то на авьенском, — сказала Марго, поднося совсем близко к глазам и считывая буквы: I…L…B…

– In Liebe Vereint Bis In Den Tod, — произнес Генрих. — «Любовью соединены насмерть». Это кольцо принадлежало моему прапрапра… Бог знает, какому прадеду, Генриху Первому. Он подарил его жене перед тем, как взойти на костер.

— Как это ужасно! — воскликнула Марго, сжимая кольцо в кулаке, и, подумав, добавила: — И грустно.

— Но все же красиво, не находишь? Каждый Спаситель передает это кольцо своей возлюбленной. Той, с которой связано его сердце. Я хочу, чтобы ты всегда носила его с собой.

— Я буду, — прошептала Марго и прижала кулак к груди. — Мне жаль лишь, что я не смогу проводить тебя в путь.

— Потерпи. Скоро все будет по-другому, — ответил Генрих и, распахнув портьеры, впустил в комнату рассветное золото и свежесть раннего утра. — Когда мы найдем ламмервайн и победим — а мы обязательно победим! — не станет ни болезней, ни покушений, и эта глупая женитьба окажется дурным сном… Я верю в замечательное, светлое будущее! А ты? Ты веришь мне, Маргит?

Она подошла на цыпочках, обняла Генриха со спины.

— Да, — ответила Марго. — Я знаю, так будет.

Над Авьеном поднимался солнечный обод, а ей казалось — это, вздыбливая перья, летела Холь-птица. Марго следила за ней открыто и радостно, и больше не боялась огня.

Декабрь, спустя три месяца.

В письмах Генрих всегда обращался к кайзеру «мой император», и никогда «отец».

Этикет вбивали с раннего детства — в том числе розгами, — и потом это стало сродни привычке: просыпаться в шесть утра, обливаться водой, маршировать по снегу и не жаловаться, никогда не жаловаться. Ни тогда, ни теперь — на утомительную дорогу, тонкую шинель, дураков-офицеров, ослепляющие головные боли, ставшие за время путешествий еще более частыми.

Такова цена будущей победы, которую Генрих продолжал упрямо платить.

И письма кайзеру выходили по делу, без лишних сантиментов:

Далее — список имен, подготовленный адъютантом.

Генрих переписывал их особенно тщательно, время от времени придерживая руку над чернильницей, особенно в моменты, когда вагон подпрыгивал на стыках рельс. О причинах переназначения он доложил в прошлом рапорте, деликатно опустив подробности. Зато с охотой изложил их на днях господину генералу.