— Покушение! На его высочество покушение!
Будайский Парламент. Затем госпиталь.
Генрих так и не запомнил момента, когда полыхнул пламенем.
Очнулся лишь от саднящей боли и гула огня, валом катящегося по аллее. Самшитовая изгородь за миг превратилась в пепел. Падуб обуглился. Песок стал стеклом. Огонь оплавил подошвы сапог гвардейцев и опалил волосы Андраша.
Но Андраш все еще дышал. И все еще был в сознании.
Генриху было странно, что сперва поднимали его самого, а только потом — раненого адъютанта. И он требовал, чтобы Андраша доставили в госпиталь — скорее! Птицей! Должен жить!
Сам прятал от медиков обожженные руки — не до того.
— Узнать, кто стрелял, — чеканил Генрих, возвращаясь в реальность рывками, через обложившую голову мигрень.
— Должно быть, националисты, ваше высочество, — белея, отвечал граф Медши.
— Как допустили?!
Его колотило крупной дрожью. Боль стала ощутимой, волдыри вздувались и лопались, ногти превратились в черные угольки.
Генрих перехватил взгляд Медши — в глазах графа стоял ужас пополам с отвращением, — и быстро спрятал руки за спину.
— Схватим террориста — и я сделаю все возможное, чтобы узнать, кто послал его, — пообещал Генрих.
Ему хотелось, чтобы Медши как-то выдал себя: начал бы горячо отрицать, отмалчиваться, юлить — Генрих бы сразу почувствовал ложь. Да, за последний год он стал гораздо чувствительнее ко лжи!
По лицу Медши скользнула тень, и он проговорил негромко:
— Мне жаль, ваше высочество. Я сделаю все возможное, чтобы террористу воздалось по заслугам.
И долго ждать не пришлось.
За обугленным падубом нашли труп — лицо обгорело, не опознать, в пальцы вплавлена рукоять револьвера, зато под тлеющей рубашкой на груди четко обозначилась татуировка.
Крохотный крест с загнутыми краями.
Генриха пробрало ознобом. Глухо сказал гвардейцам:
— С этого рисунка снимите копию. И мне на стол.
Дольше смотреть на погибшего опасался: сердце взволнованно колотилось у горла, в памяти всплывали слова отца «Дарованная вам сила призвана защищать ваш народ, а не убивать». И пусть этот человек покушался на его жизнь, пусть ранил бедного Андраша — он все еще был подданным Генриха, а, значит, должен быть спасен, а не убит Спасителем.
— Я испугался за Андраша, — вслух сказал Генрих. — Я всего лишь…
Горло сжимало подступающей паникой.
Сжимая пальцы в кулаки — они деревянно гнулись, кожа хрустела, тянулась, лопалась, ладоням было больно и влажно, — Генрих прошел на конюшню и велел заложить экипаж.
Возможно, Медши не врал, и его заговорщики действительно не имели отношение к покушению: в конце концов, они желали поддержки Генриха, а не его смерти. Возможно, им просто надоело ждать, и они решились на крайние меры. Но Генрих сам когда-то поддерживал заговорщиков, и знал, что они использовали плетеные косички из красных и зеленых цветов. А этот крест — древний символ удачи и плодородия, — по словам почтенного герра Шульца использовался опасными левыми националистами. И, если верить ему же, их требования заходили куда дальше, чем обретение Турулой независимости.