Над Авьенским заказником пронесся тяжкий гул, точно старый Пуммерин, очнувшись от сна, со всей горечью выдул стон из безъязыкого горла.
— Ну, все! — выдохнул кто-то за плечом.
— Все, — шепотом повторил Генрих, тотчас же забыв обо всем, и наблюдая, как стены пламени опали и все, что осталось от них — тлеющий подлесок и черные клубы дыма, ползущие меж деревьев.
— Ну, ребята! Теперь за мной! — махнул начальник пожарных.
И подчиненные, похватав брандспойты, понеслись тушить оставшейся огонь, вбивая в землю и пламя, и отравленный дым.
— Все! Все… — понеслось по толпе. Молитвы переходили в смех, смех — в благодарность Господу.
Генрих вытер лоб рукавом. Мельком глянув на Дьюлу, приказал подоспевшему полицейскому:
— Под арест! Немедля! Как зачинщика бунта! Без возражений!
И, опустив дрожащие болезненно ноющие руки, с недоверчивой улыбкой наблюдал, как люди славили своего Спасителя.
Люди плакали.
Люди опускались на колени.
Глава 3.5. И возгорится пламя!
Ротбург.
Томаша похоронили с почестями. Генрих лично дал залп из ружья, и его многократно повторили гвардейцы. Вдова фрау Каспар — конечно, фамилия Томаша Каспар, — сбивчиво благодарила Генриха за доброе отношение, за помощь, за то, что позволил мужу лично прикоснуться к Спасителю, и теперь Томаш на небесах.
Генрих неловко благословил вдову и ее детей. Широко перекрестил плачущих и страждущих, приказал выдать из казны по триста гульденов всем, чьи дома пострадали от пожара, а после просил разойтись по домам: призрак смерти еще витал над столицей.
Авьен настороженно молчал — последние, кто еще осмеливался разгуливать по улицам, невзирая на патрули, и те заперлись дома. Не слышно ни голосов, ни цоканья копыт. Ветер гнал скомканные листовки и обрывки одежды, гудел в дымоходах и бешено вращал флюгеры. Над крышами стягивало тучи, и Генрих надеялся, что дождь действительно прольется — он вбил бы в землю остатки тлеющих листьев и дым.
— Сочувствую твоей потере, — сказал Натаниэль, всем видом показывающий, что тоже сожалеет об утрате и тоже чувствует неловкость за то, что выжил сам. Ведь это он должен был вернуться в Вайсескройц, чтобы вывезти оставшиеся реактивы. И именно они послужили причиной столь яро вспыхнувшего пожара.
— Он мог бы жить долго, — отозвался Генрих, хмуро наблюдая за танцем искорок в колбе. — Но каждый, кто, так или иначе прикасается к моей жизни, телом или душой, оказывается искалеченным… телом или душой. — Вздохнув, тихо добавил: — Томаш, Андраш, ты, Маргарита, матушка и… отец.
— Его императорскому величеству еще можно помочь, — заметил Натаниэль.