— Крепчает ветер, — говорил начальник пожарных, прикуривая папиросу.
Генриху тоже хотелось курить. Ладони сводило от зуда. Волнение распирало грудь, и этот внутренний огонь был ничем не тише того, бушующего снаружи. Что-то внутри него — наверное, те верткие холь-частицы, — в нетерпении бились о грудную клетку, зная, что вот-вот настанет их время.
Работа спорилась.
Гудел стихийный пожар.
Ночная тьма истончалась и розовела.
— Время зажигать, ваше высочество! — крикнул пожарный. — Не подведи!
Он знал, что не подведет.
Встряхнув ладони, Генрих позволил огню свободно потечь по жилам, и — пых! Две алых потока пламени выплеснули и слились в один.
Мгновенно занялся сухостой и подлесок.
— Ах-хх…! — прокатилось по рядам.
Кто-то отпрянул назад. Кто-то размашисто крестился, глядя, как встречный вал, все увеличиваясь, несется навстречу стихии.
— Спаси, Господи! — прошептал начальник пожарных.
Воздух стал горяч и сух — не вздохнуть! Под мундиром — целое море пота. Глаза воспалены.
Встречный пал очищал перед собой все пространство. Земля чернела, гудела, стонала под тяжестью огня. Тряслось над головой небо — багровое, изъеденное дымом. Там нет ни луны, ни звезд, ни восходящего солнца, лишь воют раскаленные смерчи.
— Это смерть! Смерть, смерть! Смерть идет за теми, кто посмел нарушить законы церкви! — донесся со стороны каркающий голос епископа.
Обернувшись, Генрих встретился с его фанатично блестящими глазами, его алая сутана трепыхалась на ветру, точно отдельные языки пламени, сжатые кулаки тряслись.
— Я же велел! — задыхаясь от недостатка кислорода и одновременно выискивая взглядом патрульных, в досаде прохрипел Генрих. — Не походите, ваше преосвященство! Опасно!
— Волк в овечьей шкуре! — не унимался епископ. — Вот кара небесная за все твои гнусные дела! За чернокнижие! За отступничество! — он остановился напротив, скаля мелкие зубы и глядя волком. — Отравленная кровь! Спаситель, не достойный своего звания!
— Это теперь не вам решить, — сухо ответил Генрих, и уже было отвернулся.
Две огненные стены шли навстречу друг другу, и расстояние меж ними сжималось.
Но в спину прилетел ехидный голос Дьюлы:
— Это может решить и народ. Что скажет он, когда я на мессе я расскажу, как, обуреваемый страстями, Спаситель Авьена стоял передо мной на коленях и…
— Замолчите! — выцедил Генрих.
Ладони обожгло пламенем. Искры упали на подол сутаны и зашипели, разрастаясь и глодая ткань.
Дьюла завопил. С размаху рухнул на колени, сбивая язычки пламени.
Тем временем верхушки огненных стен, несмело касаясь друг друга, вдруг стали мельтешить, вспыхивать то желтым, то синим пламенем. Вот слева, кажется, огонь ниже. Вот справа вспыхнул, вытянулся до неба — и снова опал. И вот — сомкнулись!