Больные закричали. Повалились друг на друга. Работая локтями, принялись прокладывать дорогу назад. Не удержался на ногах и упал недалеко стоящий от Марго медик, и обезумевшие люди сразу же смяли его.
Марго тоже повернулась — теперь никто не держал ее и Вебера не было видно поблизости, — и стала протискиваться к колоннам.
— Стоять! Назад! — орали вооруженные бунтовщики.
Выстрелы не смолкали.
Справа взахлеб заорал раненый.
Слева поднялась над толпой и сразу же опустилась светлая голова.
Евгений?!
Марго вздохнула и, сделав рывок, прижалась к колонне.
Толпа обтекала ее, как вода обтекает камень.
Раздавались удары прикладами и хруст костей.
Стонали раненые.
Хрупало под ногами стекло.
Где-то бесновался и кричал маленький, но страшный человек:
— Загоняйте их обратно! По норам, тварей! Расстрелять!
Марго притаилась, не дыша и отчаянно шаря глазами по толпе. Не видно Вебера. Не видно и Уэнрайта. Но, кажется, где-то среди медицинского персонала, одетых в белое, и чахоточных больных увидела мелькнувшую фигуру Раевского.
Холл быстро пустел — пол усеивало стекло и обрывки одежды. Стонали по углам раненые, но никто не спешил им на помощь. Никто не интересовался их судьбой.
Часть бунтовщиков скрылась в больничных коридорах — оттуда доносились выстрелы и смертельные крики.
Другая часть — во главе с предводителем, — высыпала на улицы. Слышались гневные окрики, гул многочисленных шагов, щелканье затворов, грохот экипажей по мостовой.
То тут, то там раздавался сухой треск. Из-за дверей потянуло дымом.
Пламя революции, так долго тлеющее в подполье Авьена, наконец, возгорелось! И, вспыхнув, неслось на Ротбург.
Марго обтерла лицо платком. Сомнением сжало горло.
Что может сделать она? Что сделает слабая женщина против пожара и злобы? Как бросит Евгения Раевского, пропавшего где-то там, в глубине больничных коридоров? Ради кого?
Что будет с самой Марго?
Еще не поздно вернуться. Еще не поздно уехать в Славию, и все будет по-новому, все будет правильно и хорошо…
Она отвела взгляд. Сжала пальцами горло, усмиряя беспокойную жилку. Мелко перекрестилась.
И, не оглядываясь, бросилась к распахнутым дверям госпиталя.
Ротбург.
Портрет отца — тот, где моложавый Карл Фридрих позирует в охотничьем костюме, — висел в кабинете над камином. Работая, Генрих нет-нет, да и обращался к нему то взглядом, то словом. И на душе становилось легче, и находились решения. Будто — незримо! — отец-император стоял за плечом Генриха и направлял его руку.
— Как здоровье его величества?
Генрих отвел взгляд от портрета и быстро ответил: