В домах распахивались окна. Мужчины, осторожно выглядывая, спрашивали:
— Что происходит?
— Идем Авьен защищать! — вразнобой, но всегда одно и то же отвечали из толпы.
Хлопали двери. Люди выходили на улицу. Прислушивались к барабанному бою и реву труб, и лица их становились решительны и серьезны.
— Кто кроме нас самих защитит? — рассуждал краснолицый здоровяк, шагая чуть впереди Марго и обращаясь к своему невысокому кучерявому спутнику.
— Слышал, что за бойня в госпитале была? Также хочешь?
— А говорили, его высочество по молодости сильно кутил и до фройлян был охоч, — замечал кучерявый.
— Хе, хе! По молодости и я был до фройлян охоч! Дело молодое! Зато чахотку от нас отводит.
— Моя сестра рассказывала, как у нее двоюродный брат выздоровел, едва новый эликсир принял, — поддакнул коротышка и стрельнул хмурым взглядом в сторону Марго.
— А я был в Авьенском заказнике и видел, как Спаситель огнем полыхнул! Ух! Так и загудело все! Как не уверовать? Слышал, как все уляжется, нашего брата на заводе только девять часов будут работой нагружать и платить, как за четырнадцать.
— Как это? — удивился кучерявый. — А потом куда?
— Потом домой. Хочешь — в театры ходи. Хочешь — жену люби.
Оба расхохотались и теперь окончательно заметили Марго.
— Вы куда это, фрау? — сдвинул брови верзила.
— Куда и все. Город защищать, — ответила она. Уловив непонимание в глазах, добавила тише: — У меня… муж там. Мы были в госпитале… все видели… я сбежала, а мужа под конвой… — Она сжала руки у груди, задержала дыхание, боясь, что ее отправят обратно, что она не совладает с толпой раззадоренных мужчин, что не увидит Генриха.
— Держитесь позади, фрау, — сказал верзила. — И на рожон не лезьте.
Шествие пересекло Айнерштрассе и повернуло к Петерплацу.
Тогда-то и послышались первые выстрелы.
Мучительно сжалось в груди. Первобытный страх смерти — страх огня! — сжал горло точно клещами. Марго замедлила шаг.
Впереди расстилалось пространство площади, в былые времена справа ограниченное лестницей собора, слева — чумной колонной в память о первых эпидемиях, охвативших Авьен. Сейчас эта прямая линия была нарушена преградой в виде баррикады. В ход шло все: бочки из-под вина, отодранные с гвоздями доски, колеса, груды камней, снятый верх экипажа, увенчанный знаменем, сделанным из простыни — все это выросло на площади меньше чем за час. Перед баррикадой лежали несколько трупов гвардейцев. Ветер доносил стоны раненых. А позади, оставляя лишь узкий проход, мятежников прикрывала лестница кафедрального собора.
— Умно придумано, — сказал кто-то за спиной. — Разделяемся, ребята! Кто — к дворцу, кто — на баррикады! Давай, давай!