— Однако! — с улыбкой добавил он. — От вас я тоже попросил бы помощи.
— Все, что угодно! — сбивчиво заговорила Марго, глядя на Спасителя снизу вверх — его лицо, улыбающееся и чистое, теперь так похожее на многочисленные изображения с икон, — казалось озаренным каким-то неземным сиянием. — Что угодно, ваше высочество! О, я знала, что зря сомневалась в вас!
— В таком случае, я хотел бы завербовать вас на службу, — сказал кронпринц. — Мне нужны верные и смелые люди. Тем более, их так мало вокруг меня, и этот постоянный надсмотр, — он поморщился, — вызывает лишь раздражение и мигрень. Мне нужен человек, который мог бы передавать послания моим друзьям. Быстро. Надежно. Тайно…
— Ни слова больше, ваше высочество! — встрепенулась Марго. — Я поняла, вы можете положиться на меня!
Он глубоко вздохнул, словно сбросил копившееся напряжение, и ответил:
— Тогда сегодня-завтра ожидайте, с вами свяжутся. А теперь позвольте раскланяться, меня ждут в ложе.
Учтиво склонив голову, его высочество двинулся к выходу. Там задержался и, обернувшись через плечо, небрежно бросил:
— Не беспокойтесь, баронесса. Вас никто не задержит.
После вышел, оставив Марго в одиночестве и смятении.
Дрожа, она спрятала стилет в рукав. Мысли прыгали, барон почему-то молчал. В зеркале трюмо отразилось ее лицо — возбужденный взгляд, пылающие щеки, волосы как спутанное гнездо. И на правом плече — там, куда легла ладонь Спасителя, — ржавело ожоговое пятно.
Такое же, как на рубашке Родиона.
Марго вздрогнула и коснулась его пальцами. Но ненависти больше не было, вместо нее в сердце затеплилась надежда.
Глава 1.4. Без права на выбор
Салон фрау Хаузер, Шмерценгассе.
— Меня собирались убить, Марци. Убить!
Генрих — как порох, пророни искру — и вспыхнет.
Марцелла ласково приникла к плечу, потерлась щекой.
— Успокойся, милый. Сейчас ты в безопасности.
— Я чувствовал нож прямо у горла, — Генрих не слушал ее, не слышал. Под кожей катилось пламя, пальцы подрагивали, закрепляя в шприце иглу. — Смерть стояла за моей спиной. Так близко, Марци! Одно движение — и…!
Он закусил губу, сосредоточившись на движении поршня, медленно ползущего вверх. На днях доктор научил Генриха самому себе ставить уколы и велел быть аккуратнее в порциях. Он гений, этот доктор! И пусть Натаниэль сколько угодно сердится и нудит, будто Morphium Hidrochloricum опасен и якобы вызывает привыкание, но это единственное, что способно потушить внутреннее пламя… или, хотя бы, отсрочить пожар.
— Почему ты не позвал стражу?
— В ее глазах было столько отчаяния и злости… — Генрих отложил шприц на салфетку и, расстегнув манжету, принялся рывками закатывать рукав. — Однажды, в детстве, я видел лисицу, попавшую в капкан. Она была похожа на клубок из крови и шерсти, с оскаленной морды хлопьями летела слюна. Наверное, провела в плену слишком долго… но недостаточно, чтобы ослабеть. Думаю, она собиралась отгрызть себе лапу, чтобы освободиться. Ты знаешь, звери способны на это… в отличие от людей, — он усмехнулся и перехлестнул бицепс жгутом. — Я подошел слишком близко, хотя учитель Гюнтер говорил мне не делать этого. И тогда лиса бросилась на меня.