— Его высочество просил, — наконец, решилась сказать она полуправду, — встретиться с ним вскоре… он… заинтересовался мной… как женщиной…
— Уверены?
— Да, — выдохнула Марго. — Да, ваше преосвященство. Он велел ждать условного знака, и я, грешная, согласилась.
Жадный блеск в глазах епископа померк.
— Что ж… — ответил он. — Наследник известный сластолюбец. Допустим, я поверю вам баронесса. Допустим, я даже закрою глаза на ваши грязные дела и прощу долг покойного барона. При условии, если вы согласитесь сотрудничать с ложей «Рубедо» и своевременно докладывать о его передвижениях.
— Шпионить?
— Скорее, присматривать, — аккуратно поправил епископ. — Его высочество крайне нестабилен в последнее время и вызывает большие опасения. Попробуйте втереться в доверие, если понадобиться — стать его фавориткой. Не нужно морщиться, — добавил, глядя на дернувшиеся в протесте брови Марго, — вам не впервой ложиться с нелюбимым мужчиной. А на этот грех я дам вам индульгенцию.
Все время молчащий Миклош оживленно высунулся из тени и осклабился, блеснув крупными желтыми зубами. Марго затрясло от омерзения.
— А если я откажусь?
— Вы должны согласиться, — с нажимом ответил епископ. — Во имя собственной выгоды и пользы страны. Если, конечно, вы хотите приносить пользу. Иначе…
Он вдруг выбросил руку вперед — быстрым и почти неуловимым движением. Вскрикнув, Марго поджала босую ногу: в паре шагов от нее, пригвоздив к паркету крохотного мышонка, покачивался стилет.
— Иначе, баронесса, — донесся холодный голос его преосвященства, — вы станете бесполезны. А я не терплю бесполезных людей, для меня они не важнее мышонка.
Ротбург, затем особняк на Леберштрассе.
Разговор получился некрасивым.
Не сказать, что Генрих рассчитывал на что-то иное, нежели открытое неприятие, наоборот — ожидал его с болезненным возбуждением, снова и снова прокручивая в голове подготовленную речь. И все же, поднимая бокал красного «Квалитетсвайна» за ужином — первым семейным ужином после возвращения ее величества императрицы, — запнулся, растерял тщательно подобранные слова и оповестил о помолвке обрывисто и путанно.
— Принцесса Равийская? — переспросил его величество кайзер, не поднимая головы и тщательно пережевывая нежнейшее седло косули, поданное с брусникой и клецками. — Однако! Почему не Валерия Костальерская?
— Потому что вы предоставили мне возможность самому выбрать жену, — ответил Генрих, выравнивая тон.
Матушка — изящно-тонкая, всегда держащая осанку, — вдруг побелела и уронила вилку.
— Дорогой, — сказала она, подавляя ломающую голос тревогу, — но почему такой выбор?