— Что вы делаете?! — закричал он. — Мою сестру похитили!
— Это мы уже слышали, — отмахнулся майор, усаживаясь рядом с ним на заднее сиденье и принимаясь что-то искать в небольшой сумке. Капитан со второй попытки запустил двигатель, и машина тронулась. — Что ты заладил одно и то же, как попугай? Разберемся! И потом, насколько мне известно, твою сестру никто не похищал. Она сама решила стать шахидкой, об этом в вашей округе не слышал разве что глухой. А ты как любящий брат и правоверный мусульманин, неравнодушный к страданиям своего народа, в меру своих возможностей помог ее благому намерению осуществиться. Ты сам привез ее сюда и передал с рук на руки тем, кого русские называют бандитами и террористами. Это произошло днем, на глазах у многих свидетелей, и тебе непременно пришлось бы ответить за это по всей строгости закона. Зная, что терять уже нечего, ты вместе с неизвестными сообщниками напал на милицейский патруль и всех их убил…
Кровь, которой был густо перепачкан салон, и валявшиеся на полу стреляные гильзы служили подтверждением его слов, касавшихся судьбы Рамзана Якубова и его товарищей, а заодно и объяснением, почему они не пришли на помощь Мамеду, когда он в них так нуждался.
Проехав несколько кварталов и раз пять без видимой необходимости повернув, старый «уазик» остановился, и сидевший за рулем человек в форме капитана милиции немедленно снова закурил, сделав первую затяжку так жадно, словно год просидел без крошки табака.
Только теперь Мамеду стали окончательно ясны истинные масштабы вызванного им самим бедствия. Во всяком случае, так ему казалось в этот момент; увы, он ошибался: это было еще далеко не все.
— Потом ты угнал патрульную машину, — продолжал майор, все еще возясь со своей сумкой, — а потом… Ну, о том, что случится дальше, еще неделю, если не целый месяц, будут трещать в выпусках новостей по всему миру. На какое-то время вы с сестрой станете настоящими знаменитостями. Я вам даже немного завидую…
Он вынул из сумки наполненный прозрачным раствором шприц и жестом заправского медика выдавил из него воздух.
— Сейчас ты немного поспишь, — сказал он, — а когда проснешься, будешь точно знать, что делать. Не бойся, это не больно.
Мамед вжался в угол сиденья, отчаянно отбиваясь скованными руками и ногами. В голове промелькнула бредовая мысль: а ведь он сам сто раз произносил эти самые слова перед тем, как дать пациенту наркоз. Только он, как и его отец, лечил людей, а эти двое, как и те, что увезли Залину, умели только убивать и калечить…
Ему почти удалось выбить у майора шприц, но тут капитан, которому, по всей видимости, надоела возня на заднем сидении и толчки в спину, перегнулся через спинку и ударил Мамеда по голове. В руке у него не было ничего тяжелого и твердого, и бил он вполсилы, чтобы случайно не перестараться и не убить того, кто еще мог пригодиться, но его не зря прозвали Кувалдой: одного удара хватило, чтобы пленник прекратил сопротивление и обмяк.