– Это что еще за хрень? – воскликнул галерист, когда Лепель принес ему отпечатанные снимки. – Ты что, хочешь пустить прахом все, чего мы добились? Запомни: Бюрен – это полосы; Отониэль – это цветные шарики; Аннет Мессаже – подвешенные тряпичные куклы; Уорхол – раскрашенные фотонегативы; Лихтенштейн – картинки из комиксов; Дэмьен Хёрст – корова в формалине, а ты – гигантские надувные инсталляции. Каждый должен заниматься своим делом, а не морочить мне голову. Это же с ума сойти – ты нашел свой стиль, а теперь хочешь зарезать курицу, несущую золотые яйца? А заодно и меня? Это чистая безответственность. Забери это дерьмо и больше никому не показывай.
От этой попытки у него осталась Ирина, которой он разрешил пожить у себя неделю. С того дня минуло полгода. Ирина говорила по-французски с чудовищным акцентом и жутчайшими ошибками. Иногда она исчезала на несколько дней, а потом без всяких объяснений появлялась снова. Лепель подозревал, что она промышляет проституцией – персонал роскошных отелей наверняка не раз видел, как она, изящная и стройная как былинка, шествует через вестибюль под ручку с одним из своих соотечественников. Порнофильмы, в которых она снималась, отличались достаточно высоким качеством, чтобы использовать их как визитную карточку, и в принципе она была совершенно права в стремлении монетизировать свои таланты – ужин с шампанским, дорогие подарки и так далее. Для Лепеля преимущества ее присутствия в доме заключались – помимо секса – в том, что она ходила по магазинам и неплохо готовила. Стиркой занималась тоже она.
С эстетической точки зрения, появляться на официальных коктейлях рядом с красоткой ростом метр восемьдесят два сантиметра было несомненным плюсом. Лепель неоднократно замечал панический огонек в глазах собратьев, стоило им осознать, что это его спутница. Но все эти достоинства меркли в сравнении с необходимостью полгода терпеть в своем доме ленивую обкуренную суку. Если она не смолила косяк, то часами торчала в Фейсбуке или трепалась по-русски по телефону со своими подружками, а может, и любовниками. Лепель понятия не имел, о чем они говорили, – он ни слова не понимал по-русски. Время от времени он слышал, как она произносит его имя, и терялся в догадках: что она про него рассказывает?
Она приехала из глухой сибирской деревни, названия которой не было ни на одной карте. Однажды она показала ему на айфоне фотографии своих подруг, которые, как и она, мечтали стать моделями и чьи судьбы сложились по-разному, и Лепель буквально остолбенел. Суровые мужики с просмоленными лицами и краснолицые бабы породили неземных созданий – тоненьких, с ногами, растущими от шеи, с прозрачной фарфоровой кожей и почти совершенными чертами. Он решил, что это какая-то генетическая мутация, не иначе. Ирина – дочь рыбака, Лена – дочь тракториста, Юля – дочь шофера автобуса, Таня – дочь бригадира, Аня – дочь лесоруба… Каждая из них могла украсить собой обложку «Вог». «Сколько вас там таких?» – изумленно спросил он, не в силах избавиться от ощущения, что только что просмотрел бортовой журнал космического корабля пришельцев. Особенно его поразила такая деталь. Щека одной Ирининой подруги, невероятно красивой девушки, была обезображена шрамом. Ирина объяснила, что это дело рук ее парня, узнавшего, что она тоже собирается пройти отбор в модельном агентстве. В тот день, когда они отправились купаться на реку, парень выбрал камень поострее и ударил девушку по лицу, изуродовав ей щеку. Он сделал это потому, что не хотел, чтобы она уезжала, не хотел ее потерять. Потом, продолжила Ирина, он заперся в доме у своих родителей и трое суток не показывался наружу – не ел, не пил и горько плакал. Она тоже прорыдала три дня. После этого они помирились, и сейчас у них все хорошо.