ЖБМ молчал, не зная, что сказать, чтобы ее не обидеть. Но ему не пришлось напрягаться. У Беранжеры звякнул мобильник, сигнализируя, что пришла эсэмэска. Она быстро просмотрела сообщение и положила мобильник на стол, но он тут же звякнул второй раз, а вслед за тем и третий.
– Ты прямо нарасхват, – заметил ЖБМ.
Беранжера не стала спорить.
– Мы ходили в кино на бульваре Сен-Мишель, – заговорил он. – Кинотеатр, в котором шли новаторские и экспериментальные фильмы. Смотрели черно-белый фильм. Один эпизод там проходил как раз здесь, в «Синем экспрессе».
– «Мамочка и шлюха» Жана Эсташа. С Жан-Пьером Лео, Бернадеттой Лафон и Франсуазой Лебрен.
– Точно.
Он на несколько секунд прикрыл глаза, а потом посмотрел на Беранжеру, поднял вверх указательный палец и продекламировал:
– «Мне нравится это место. Когда у меня плохое настроение, я прихожу сюда. Обычно здесь проходной двор, как в фильмах Мурнау. У Мурнау все построено на переходах: от дня к ночи, от города к деревне. И здесь то же самое: справа… – ЖБМ указал рукой на дверь ресторана, выходившую к вокзалу: – Поезда, деревня… А слева… – Он повернулся к окну: – Слева город».
Он замолчал.
– Боже мой, – недоверчиво протянула Беранжера. – Какая память! Признайся честно, ты его недавно пересматривал?
– Нет, ни разу, – почти грустно ответил ЖБМ.
Она на миг зажмурилась, но почти сразу перевела взгляд на часы.
– Мне пора. А то опять на поезд опоздаю.
– Я тебя провожу.
* * *
– Свет какой надо, – сказал фотограф.
– Если чего-то хочешь, обязательно получишь, – прокомментировала Домисиль.
– Голову чуть выше, пожалуйста! – попросил фотограф. – Вот так, хорошо. А то вы какой-то угрюмый.
– Расслабьтесь, ЖБМ. Вы великолепны, – добавила Домисиль. – Настоящий император!
– Император умер на острове Святой Елены, Домисиль, – ответил ЖБМ, не меняя позы. – И умер он не от яда, как думают некоторые. Он умер от скуки.
– Вам это не грозит! – хохотнула Домисиль. – Голову чуть выше, взгляд вперед, вдаль! Превосходно!
Встреча с Беранжерой его взволновала, и он знал, что ему не с кем поделиться этим чувством. Но еще больше его беспокоило другое. У него было ощущение, что в ходе их короткого разговора он упустил что-то существенное, какую-то очень важную деталь.
Мы легко забываем людей, их лица и имена. Я почти не помню Алена – парня, который играл на гитаре и учился в медицинском. Отец у него тоже был врач. Когда мы записали пробный диск для отправки на студию, стали думать, какой указать обратный адрес. Нас было пятеро, но вписывать пять разных адресов показалось нам глупым – наверняка что-нибудь напутают. Решили, что дадим один адрес, а тот, кому придет ответ, известит остальных. Воган жил в Жювизи и говорил, что у них почта вечно теряет письма. ЖБМ снимал крошечную квартирку, но как раз собирался с нее съезжать и на какое-то время поселиться в отеле. Его брат только что расстался со своей тогдашней подругой и занимался поисками жилья; Лепель обитал в студенческом общежитии при Художественной школе. Что до меня, то мои отношения с владельцем арендованной комнатушки под крышей складывались не лучшим образом – его раздражало, что ко мне ходит слишком много народу. Адрес Алена был идеальным: дом в престижном Восьмом округе, подъезд, днем не запиравшийся на кодовый замок, чтобы не создавать трудностей пациентам, которых принимал у себя в кабинете его отец-врач. Плюс у них появилась новая консьержка, португалка, аккуратно разносившая почту по квартирам. Только никакого письма мы так и не получили.