— Он убежал.
— То есть?
— Убежал, скрылся в лесу. Да бог с ним, может, оно и к лучшему.
— Конечно, к лучшему. Он теперь знает, сколько в деревне пушек и тягачей и какие красавцы и добряки поселились у него в доме. Их можно голыми руками взять… Ты просто отпустил его. Для тебя, Ральф, война — это многообразие выбора, а не приказы начальства.
— Тебе-то что? Иди, расскажи Груберу.
Мюллер плюхнулся на перину у печи. Уставился в потолок. Зло отмахнулся от огромной мухи, сделавшей попытку совершить посадку ему на нос.
— Да мне все равно. Ты только благодарности от большевиков не жди, ладно? Парень этот при случае тебя пристрелит с удовольствием, без угрызений совести.
— Другими словами, не будешь докладывать?
— Да пошел ты к черту, Мюллер…
— Это хорошо, потому что парень вернется, куда ему деваться?
— К партизанам. С ними и вернется. Все, хватит. Пока ты совершал на холме нравственный подвиг, я отобрал у провиантмейстера парочку гусей. Предлагаю отметить счастливое избавление маленького варвара от смерти.
Коля действительно вернулся дня через три. Мать была вне себя от счастья. Капитан продолжал пить и ничего не заподозрил. Он вообще в эту часть Хизны нечасто заходил. В течение трех дней в маленькой хате у пруда царило полное взаимопонимание и дружба между народами. Мать пекла для немцев неплохой хлеб из муки, пополам смешанной с картофельными очистками, поила молоком. Ральф поделился своими консервированными запасами. Коля просто не показывался. Благодарить Мюллера не пытался. Видимо, это у русских не принято.
Идиллия продолжалась вплоть до нелепой гибели Ханса. Его, собиравшего яблоки, подстрелил из охотничьего ружья какой-то сумасшедший старик. Старика убили, а дом сожгли вместе со всеми, кто в нем находился в ту минуту. В память о Хансе Ральф решил дружбу с русскими прекратить. Вел себя сурово, подчеркивая свое превосходство и власть. Однако не смог переусердствовать — хорошее воспитание не позволяло.
С тех пор прошло два месяца.
Сейчас Ханс лежал в занесенной снегом могиле на опушке леса, под деревянным крестом с надписью «Погиб за Великую Германию». Румын продолжал чистить орудие с настойчивостью дятла. Мюллер опять закрыл глаза, но райские картины родной Баварии больше не возникли.
Какими наивными они были в тот день, когда приняли первый бой там, на холме, под ракитами! Идиоты. А потом радовались, что Москва уже в кольце, потому что взят город Клин… Никто даже не знал, где он находится, этот чертов Клин.
«Боже! Это было так давно… Наверное, в прошлом веке. А теперь кольцо прорвано, кто не убит, тот замерз. Не сегодня-завтра мы, того и гляди, начнем отступать дальше на юг или юго-восток. Потому что скоро сюда, из Сибири, Ирана и с Кавказа, придут свежие русские части в валенках и тулупах, и многим настанет крышка. Война-то, конечно, не проиграна, но вот домой теперь точно не скоро. А когда? Только одному Богу известно. Помолиться бы по-человечески. Но негде…»