— Есть.
— Слушай, я тебе перезвоню еще сегодня или завтра. Хочу набрать дяде Саше.
— Привет ему. Давай, до связи, не шали там.
— До связи. Шалить не буду.
Антон улыбнулся, поискал в телефонной книжке номер дяди Саши, позвонил ему.
— Александр Валентинович, здравия желаю!
— Привет, привет, — отозвался тот. — Ну, как там заграница поживает? Загнивает?
— Разумеется. Настолько, что нет сил отсюда уехать.
— Эй, ты это брось! Остаться решишь — найдем и вернем силой, — с напускной строгостью проговорил Александр Валентинович.
— Знаю, наблюдал ваши возможности. А в действительности, дядь Саш, я же все понимаю. Пусть сейчас это австрийские Альпы, а завтра будет Мюнхен или сад Тюильри в Париже — все это прекрасно, но это другой мир, в котором все не так, как у нас, то есть все, как у людей. Живет он по законам и правилам, к которым мы можем приспособиться, но никогда не сумеем принять… В этом беда наша, наказание. Наша земля держит и не отпускает.
— К чему такие красивые речи? Ты ведь не интервью даешь. И с чего такая меланхолия вдруг?
— Пейзаж навеял.
— Значит, скоро пройдет. И запомни: «Не бегству вверяй свое спасение, но перемене нравов».
— Кто это сказал?
— Иоанн Златоуст. Задолго до нашего с тобой рождения, а также основания Москвы, Воронежа и твоего любимого Мюнхена. Ладно, бывай здоров, если что — звони. Тебе, кстати, от Карена привет.
— Ему тоже передайте. Увидимся!
…Вдоволь насладившись видами озера и Альп, Антон спустился в лобби отеля. Отсюда был прямой выход к Мильштаттерзее. Дорожка, что вилась по еще зеленой лужайке, привела его к озеру. Солнце садилось, был полный штиль. Невзирая на прохладу, Антон, умиротворенный, почти счастливый, целый час простоял на берегу.
Сегодня вечером он увидится с Ритой. Вот бы еще встретиться с Ральфом… Странное дело, но в свои сорок лет он приобрел друга, настоящего, надежного, интересного. В какой-то момент Ральф перестал быть для Антона «немцем Ральфом», а стал ему просто другом.
Да… сегодня свидание с Ритой. Антон уже не раз представлял себе их встречу, и счастье теплом накрывало душу. Сердце трепетало, как у восемнадцатилетнего. Любовь возвращала Антона к настоящей жизни, которую он чуть было не растерял в нескончаемой рутине. Он верил, чувствовал, что Рита — это навсегда. И впервые в жизни слово «навсегда» не пугало, не настораживало и не вызывало сомнений. Он знал теперь, что у него есть шанс изменить свою жизнь. Наблюдая, как солнце исчезает за горными хребтами, Антону было легко не думать о том, любит ли его Рита и как может сложиться их общая жизнь. Он просто ждал вечера. И вечер наступил.