Но почему же тогда он разделил таблички и части расшифровки? Чего или кого боялся? Если Привольский получил лишь пятую часть «сокровища», кому досталось остальное? Выходит, имелись у Плукшина другие душеприказчики, помимо Григория Аркадьевича.
Сергей Самуилович развернул листок и вновь прочел письмо, вдумываясь в каждую фразу, перечитывая заново предложения, анализируя каждое слово:
«Григорий! Это сенсация века. Величайшее открытие в истории человечества. Распоряжаться этим богатством индивидуально, увы, не имеет права ни один человек на Земле. И я сделаю все, абсолютно все, что в моих силах, чтобы не случилось непоправимое и эта находка не осела в домашней коллекции очередного профана…
Это достояние всей нашей цивилизации. Однако ирония в том, что, обнародовав содержание текстов «в лоб», мы превратимся в вечное посмешище, и погонят нас из науки поганой метлой. Мне не привыкать, а вашей карьере наступит конец. Пока же попытайтесь открыть глаза и ответить на один простой вопрос: откуда в озере Чеко, в эпицентре катастрофы 1908 года, под слоем ила мог оказаться пролежавший там сто лет контейнер с текстами, в которых упоминаются современные глобальные проблемы?
Да, я сумел расшифровать тексты, и, поверьте, мне просто повезло. Меня не будет в Москве несколько дней, так что не ищите.
Чтобы сделать первый шаг по пути к восстановлению взаимного доверия, я предлагаю: как прочтете записку, поезжайте ко мне на квартиру. Там, в газовой плите у меня на кухне, вы найдете пятую табличку (не удивляйтесь, она досталась мне по праву, задолго до нынешней экспедиции на Подкаменную). Прошу простить меня за дерзкий поступок, но я решил таблички хорошенько запрятать, пока вы мне не поверите, да и чтобы ни у кого не случилось соблазна отправить их в спецхранилище, упаси Боже, продать коллекционерам и проч.
Надеюсь, я вас достаточно заинтриговал, и если у вас есть желание продолжить разговор, ждите моего звонка послезавтра вечером. Я скажу вам, где и когда мы сможем с вами встретиться и потолковать. Местонахождение остальных табличек позволю себе оставить до поры в тайне, ведь я не уверен, что мое письмо убедило вас в истинности моего открытия».
— «Моего открытия»… Как бы не так, — проворчал Сосновский. — Похоже, перед гибелью Плукшин окончательно спятил. И почему это Привольский ни словом не обмолвился о письме профессора? Выходит, это из него он понял, что Плукшин вынес таблички из Центра и не думает возвращать их. Тут определенно пахнет заговором.
Сосновский водил по табличке указательным пальцем, пытаясь определить значение знаков и символов, и даже предпринял попытку составить из своих предположений отдельные фразы. Выходила досадная околесица — в таких делах директор Центра не был силен.