За раскрытыми окнами гремит гром, и в комнате сразу становится свежее. Я пожелала ему удачи, но в одном он ошибается: я совершенно не собиралась умирать.
Скорее наоборот, никогда жизнь еще не была для меня такой яркой и разноцветной, как в ту минуту, когда его синяя рубашка превращалась у меня на глазах в сноп рыжего пламени. С ней горела моя большая любовь, но я ни секунды не сомневалась, что этот огонь откроет дверь для чего-то нового и не менее прекрасного.
Вообще-то я люблю приврать, но сейчас говорю чистую правду, верьте мне. Я не собиралась умирать и до сих пор не собираюсь.
И в том, что я сейчас лежу неподвижно, есть свои плюсы. Я не могу пошевелиться, но зато я могу вспоминать.
— Как ты могла сказать учительнице, что в этой дурацкой коробке сидит живая мышь? — очень тихо спрашивает мама, и ее глаза становятся похожими на две блестящих ледышки.
Эта учительница не выносит ее на дух, о чем маме прекрасно известно, и, конечно, устроит из мышиной истории настоящий скандал. Мама волнуется и только поэтому позволяет себе произнести слово «дурацкий», что, конечно же, совсем не в ее правилах.
— Может быть, ты не знала, что Светлана Ивановна испугается? — продолжает мама, делая акцент на «знала».
Я смотрю себе под ноги. Мне десять лет, но я не собираюсь пользоваться ее подсказками, несмотря на то, что Светлана Ивановна стоит рядом с совсем белым лицом, похожим на маску.
— Я знала, что она испугается. Но я не думала, что она заорет и вскочит на стул перед всем классом.
Мама замирает. Белая Светлана Ивановна бледнеет еще больше. Мы выходим из школы, и по дороге домой я по-прежнему не выпускаю из рук коробку.
— Выброси ее, — коротко командует мама, когда мы проходим мимо помойки.
— Не выброшу.
— Почему? Зачем тебе нужна эта пустая коробка, скажи на милость?
— Она не пустая.
— А что же в ней?
— Мышь. Живая.
— Откуда?
— Я нашла ее утром во дворе. Она серая.
Мама внимательно смотрит на меня несколько бесконечных секунд, а потом поворачивается и идет к дому. В полном молчании мы открываем дверь и входим в квартиру. Я ставлю коробку под кровать и спрашиваю, нельзя ли мне взять сырную корку для мыши. Мама все так же молча отрезает мне кусочек и уходит к себе.
Вечером она говорит папе:
— Твоя дочь считает, что у нее в коробке живет мышь.
— В какой коробке?
— В обувной.
— Это очень странно, — задумчиво произносит папа и возвращается к листку, до середины исписанному мелкими цифрами.
Следующим утром я встаю раньше всех, открываю дверь и выношу свою коробку во двор. Никто так и не решился заглянуть в нее, чтобы узнать, сидит ли там на самом деле живая серая мышь, которая любит сырные корки.