– Борь, перемотай на тот момент, когда он упал, – попросила Вера. – Вот, стоп! Давай на две секунды назад.
Видно было, что Боре неприятно выполнять ее просьбы, ведь она старалась не для себя, а для Воронова. И все же он послушно делал, что она просит.
– Здесь изображение будто смазывается. – Вера ткнула пальцем в нужный момент видео. – Камера при этом статична. Какой-то дефект?
– Вряд ли, – пожал плечами оператор. – Она новая совсем, не должно быть никаких дефектов. Сейчас гляну. – Он снова промотал на время, когда Воронов еще стоит на крыше, а в следующий момент его нога соскальзывает. – Да, странно. Будто и правда кто-то подошел и толкнул, мне кажется, я видел прозрачный силуэт.
– Я все же склонна думать о неисправности. – Вера посмотрела на Борю. Перевела взгляд на Воронова, который не участвовал в общем просмотре и все время стоял чуть в стороне, изображая безразличие. – Игнат Сергеевич действительно не виноват.
– А у вас были сомнения, милая барышня? – Мужчина материализовался возле нее, чем напугал. – Думаю, мы можем замять сие недоразумение. Не станем, как говорится, выносить сор из избы. Вы согласны со мной, Вера Павловна?
Она прекрасно понимала, на что намекает скользкий тип, и у нее появился выбор. Дать ход делу, довести до увольнения Воронова, потому как подобное точно не получится спустить на тормозах. Либо же отдаться на волю шантажиста. В первом случае могла пострадать ее карьера, во втором уже понесло убытки самолюбие. Между тщеславием и гордостью с большим отрывом победило первое.
– Согласна, – сквозь зубы произнесла Вера, возненавидев Воронова еще сильнее.
Игнат Сергеевич сиял медным самоваром, довольный одержанной победой. Потерявшие к происходящему интерес актеры вернулись к работе.
Воронов же в своей неизменной манере просто исчез, наплевав на всех.
* * *
Умирать страшно. Почему-то Марк задумался об этом уже стоя на твердой поверхности. Пока висел над пропастью, мысли были, о чем угодно, только не о смерти. Точнее, смерть фигурировал как некий побочный эффект, но в первую очередь не хотелось испытать боли. Наверняка, отключиться сразу не получилось бы, и он еще какое-то время пролежал бы на выщербленном асфальте, корчась и строя некрасивые гримасы. Да и сам способ ухода из жизни не слишком эстетичный. Возможно, ему бы повезло, перелом позвоночника или сразу пробитый череп, даровали бы легкий уход. Хотя, про позвоночник уверенности не было, он все же не врач. Может, и с черепом ошибся.
А еще говорят, в такие моменты вся жизнь пролетает перед глазами. И здесь два варианта: либо его жизнь никому не интересна, что ему ее решили не показывать на перемотке, либо он сам не считал ее таковой. Только когда последние два пальца ослабли и отпустили железяку, он понял – вот и все.