Этой вот ванильной приторности с другими тоже не было. Но Марку нравились новые ощущения, он хотел упиваться ими, будучи абсолютно уверенным – ему не надоест. Ника совершенно особенная, он понимал это и в школе. Чем-то она его цепляла. И вовсе не «слепым обожанием подростка», как говорила его последняя подружка. Теперь до него начал доходить смысл ее молчаливых посланий. Глупая, почему не подошла и не сказала все прямо? Подумал и сразу одернул себя. Если бы подошла, то была бы уже не она, а совсем другая девчонка. Обычная, почти не отличимая от десятков таких же, вьющихся вокруг него.
В тот день, когда Ника упала на лестнице, он почти ощутил ее боль как свою собственную, хотел подойти, помочь по мере сил. Но та, которая оказалась тогда ближе, оттащила его в сторону: грубо, бесцеремонно. Она никогда не спрашивала, чего хочет он, делала лишь то, что нужно ей. Наверное, поэтому Марку совершенно не совестно за те свои проявления, порывы и желания, которые рождались в нем, стоило ей начать расстегивать на нем рубашку: пуговицу за пуговицей. К тому же оказалось, что он у нее далеко не первый.
Откуда в девчонке было столько похоти и какой-то необузданной страсти, граничащей с истерией, он не думал и не хотел анализировать, просто пользовался тем, что давали. Перед глазами сгущался алый туман, и Марк уже не мог сдерживаться, вел себя, возможно, как животное. Странно, но ей нравилось буйство его инстинктов. Он видел сквозь алую пелену прикрытые глаза, закушенную до крови губу. Да и царапины на его собственной спине были красноречивее любых слов.
Иногда он даже боялся ее. Никогда до и никогда после он больше не испытывал того странного чувства эйфории, переходящей в брезгливость и омерзение. Он не владел собой в моменты близости, она же, понимая и осознавая каждое движение, наслаждалась происходящим. Она будто околдовала Марка, ввела в гипнотический транс и буквально использовала для удовлетворения собственных желаний.
Он не был против, все же в семнадцать лет гормоны часто диктуют мозгу свои условия, но был рад прекратить эту связь.
Не может и не должна молодая девушка так себя вести.
Даже Амалия, которая не была образцом целомудрия в постели, не приблизилась и на сотню шагов к тому, что вытворяла… А как ее звали? Удивительно, но имя выветрилось из памяти, будто кто-то оставил открытой форточку в февральскую метель.
Когда она сообщила об их расставании, Марк почти выдал себя, с трудом справившись со вздохом облегчения. Его сдержанную радость она снова расценила на свой лад и предложила иногда встречаться для удовлетворения физиологических нужд. Ему же захотелось немедленно отправиться в душ и отмыться от той грязи, которая осталась на его теле – отпечатками жадных рук. Синяки и царапины еще долго напоминали о том, что хотелось навсегда забыть.