Теперь он видел себя словно со стороны. Его рука поднялась, и пальцы медленно прочертили мягкую линию по лицу Алиты, скользнув по шее к ключицам.
– Ну вы же ждете от меня именно этого, – негромко сказал Лефевр. – Я ведь урод и лицом, и душой, и делами. Может, мне начать соответствовать тому, что вы обо мне думаете? Что я изверг и подонок, у которого одна радость в жизни – мучить женщин?
Она ничего не успела ответить – Лефевр нагнулся к ее лицу и поцеловал: сперва легко, едва прикоснувшись, потом уже более напористо. Он и не ожидал, что губы девушки окажутся настолько мягкими и податливыми, а она сама – напряженной, почти окаменевшей. На какой-то миг Лефевра обожгло: сорвать с нее оставшиеся тряпки, вмять в постель, овладеть и присвоить навсегда, и гори оно все огнем, и будь что будет, – эта мысль была как удар кнута. Алита зажмурилась. Теперь ее трясло, как в лихорадке, и это моментально отрезвило Лефевра. Он с грустью подумал, что раньше она не брезговала смотреть на него. Он ведь просто хотел преподать ей урок, а не надругаться.
Ее корсет расстегивался спереди: Лефевр неторопливо принялся вынимать серебряные крючки из петелек.
– Не надо бояться, Алита, – с нарочитой усталостью и равнодушием произнес он, снова чувствуя прилив возбуждения. – Для шлюхи мадам Бьотты вы слишком пугливы.
Атласная скорлупа корсета свалилась на ковер в тот же миг, когда Алита ударила его по щеке.
– Не смейте! – воскликнула она хриплым шепотом. По ее лицу пробежала сперва одна крупная слеза, потом вторая; Лефевр подумал, что сейчас у Алиты начнется истерика. – Не смейте, я не шлюха… Да как вы!..
Алита вскинула руку, чтобы ударить его еще раз: Лефевр перехватил тонкое запястье и, цинично улыбнувшись, произнес:
– Конечно, шлюха. Вы же работаете в борделе. А я изувер, живодер и насильник. Потому что работаю в инквизиции. Ведь так, по-вашему?
Алита замерла в его руках, и несколько мгновений оба стояли неподвижно.
– Вы не такой, – наконец промолвила Алита.
– И вы не такая, – глухо сказал Лефевр, понимая, что девушку нужно выпустить, но ему хотелось продлить это странное объятие хотя бы на несколько мгновений.
– Я вас очень обидела тогда, Огюст-Эжен, – прошептала Алита. Теперь она смотрела ему в глаза, и в ее взгляде не было ни страха, ни брезгливости, лишь непритворное понимание и сожаление. – Если можете, то… простите меня. Я не должна была так поступать. И вы… вы не урод. Не говорите так.
Сейчас от девушки веяло тем непритворным живым теплом, которое Лефевр давно уже не искал в людях. «Не пытаться принимать благодарность и искренность за любовь», – напомнил он себе и отступил от Алиты.