– Конечно, как я сразу не догадался! Ты ее трахал, да? – Ренард резко втянул носом воздух, и его бледное лицо снова растянуло болезненной ухмылкой, будто сам Мороженщик не хотел гримасничать, но чужая воля управляла его мимикой, и это причиняло ему боль. – На тебе до сих пор ее запах… Еще одна шлюха. Говорила, что любит мужа, а сама уже под другого легла.
Щелчок отпавшей челюсти секретаря услышали, должно быть, на другом конце города. Он слепо нашарил выпавшее из руки перо и несколько минут пытался собраться с мыслями и продолжить записи. Лефевр сочувственно улыбнулся.
– Как ты узнал, что мы составили портрет Мороженщика? – спросил он. Ренард сознательно провоцировал его, но Лефевр поклялся, что больше не поддастся. Дьявол говорит правду устами ангельскими и человеческими, но слова его – зло и яд.
– Мы с Клодом собрали кучу защитных артефактов, – с гордостью сообщил Ренард. – Они давали сигнал, когда приближалась опасность. Одним из них было блюдце с яблочком, зачарованное особым образом, чтоб тебе было понятнее. Оно и показало эту дуру. Хотя нет. Сонечка Тимофеева все-таки не дура. Сгнить бы ей в клетке, ан нет. Ловко тебя за яйца взяла.
Лефевр вдруг обнаружил, что стиснул челюсти так сильно, что голова начала гудеть – только после этого он понял, что Ренард назвал настоящее имя Алиты. Сонечка Тимофеева. Не Солия и не Сокия, как привиделось Лефевру, а София. Это понимание было похоже на удар в висок.
Ренард пристально взглянул в лицо инквизитора и негромко произнес по-русски, должно быть решив, что Лефевр его не поймет:
– Да. Софья Тимофеева. Только тебе это ничем не поможет. Одного имени мало, чтобы открыть проход между мирами. Но даже если ты и выкопаешь артефакт, который для этого нужен, – Ренард рассмеялся, тонко и хрипло, и продолжил: – Ты все равно ее не отпустишь.
Лефевр с нарочитым безразличием пожал плечами и ответил тоже по-русски – и этот ответ навсегда стер презрительную улыбку с лица Мороженщика:
– Отпущу. Можешь не сомневаться.
И вонзил-таки нож под ребро Ренарда – глубоко, по самую рукоятку.
⁂
Разумеется, никто не осудил поступка Лефевра. Убийца, да к тому же одержимый демоном, заслуживал только такого финала. Господин Ульфнар прямо сказал, что Лефевру следовало использовать не нож, а многозарядный револьвер, и не в допросной, а прямо в алтарном зале. Лефевр сказал, что так бы и поступил, но Суза все-таки правовое государство, так что приходится соблюдать формальности. На том и порешили, и Лефевр, сдав отчет о деле Мороженщика, отправился домой.
Господин Ульфнар дал ему несколько дней отпуска, и первый день Лефевр провел отсыпаясь: он с удивлением обнаружил, что дефицит сна у него просто колоссальный. На второй день Лефевр решил приняться за работу и написал послание профессору Гундеготту: