Орр побледнел и сжал зубы. Он сидел, глядя на Хабера, и молчал.
— Возникла проблема и, боюсь, существует только один способ ее решения. Разрубим гордиев узел. Не обижайтесь, мисс Лилач, но, как видите, эта проблема — вы. Мы сейчас на такой стадии, когда наш диалог просто не допускает участия третьего лица. Лучше всего кончим с этим прямо сейчас. Итак, завтра в четыре, хорошо, Джордж?
Орр встал, но не подошел к выходу.
— Думали ли вы когда-нибудь, доктор Хабер, что могут существовать и другие люди, обладающие той же способностью, что и я? Что реальность все время изменяется, обновляется, только мы этого не знаем? — спросил он спокойно, чуть заметно заикаясь. — Знает это лишь видевший сон и те, кто знают о его сне. Если это так, я думаю, нам повезло, что мы не узнаем. Жить так нелегко.
Хабер проводил его до двери и выпустил.
— Вы попали в критический сеанс, — сказал он мисс Лилач.
Он закрыл за Орром дверь, вытер пот и расслабился, позволив беспокойству и усталости отразиться на лице и в тоне голоса.
— Фу! И в такой-то день — инспектор!
— Я очень заинтересовалась, — сказала она.
Ее браслеты чуть-чуть звякнули.
— Он не безнадежен, — сказал Хабер. — Такой сеанс даже на меня производит угнетающее впечатление. Но у него есть реальная возможность избавиться от иллюзорной сети, в которой он запутался. Беда в том, что он умен и слишком быстро сам себя запутывает. Если бы он обратился к врачу десять лет назад или хотя бы год назад, до того, как он начал активно употреблять наркотики… Но он старался и продолжает стараться, и может еще победить.
— Но вы говорили, что он не сумасшедший, — заметила с некоторым сомнением мисс Лилач.
— Верно. Я говорил — сумеречное состояние. Если он не выдержит, он несомненно спятит. Вероятно, это будет случай катотанической шизофрении.
Он больше не мог говорить, слова высыхали на языке. Ему казалось, что сейчас он потеряет контроль над речью и произнесет какую-то бессмыслицу. К счастью, мисс Лилач тоже, очевидно, поняла, что с нее довольно. Она быстро попрощалась и ушла.
Хабер подошел к магнитофону, скрытому в стене у кушетки. На нем он записывал все сеансы. Записывающий аппарат без звуковых сигналов был особой привилегией психиатров. Хабер стер запись.
Потом он сел за свой большой дубовый стол, открыл нижний ящик, достал бутылку и налил полстакана бурбона.
Полчаса назад никакого бурбона тут не было, как не было его уже двадцать лет! Когда нужно прокормить семь миллиардов ртов, зерно слишком ценный продукт, чтобы гнать из него спирт. Эрзац пива и — только для медиков — чистый спирт — это все, что было в его столе полчаса назад.