Он выпил залпом половину, помолчал, немного погодя встал, подошел к окну и взглянул на крыши и деревья. Сто тысяч человек. Над спокойной рекой спускался вечер, но горы еще были ясно видны.
— За лучший мир! — сказал доктор Хабер.
Он поднял стакан и стал пить виски медленными гурманскими глотками.
Нам придется научиться помнить, что наша задача — только начало, и что нам никто никогда не окажет помощи, кроме помощи ужасного, немыслимого времени. Нам придется узнать, что бесконечный водоворот рождений и смертей, из которых мы не можем вырваться, — это наше сознание, что силы, объединявшие миры, — это ошибки прошлого, вечная печаль, — это вечный голод неутоленного желания, и что выгоревшие солнца зажигаются неугасимой страстью погибших жизней.
Лавкадис Херн. О Востоке.
Квартира Джорджа Орра помещалась на верхнем этаже старого дома в нескольких кварталах вверх от Корбетт-авеню в запущенной части города, где большинству домов было по сто лет и больше. В квартире было три большие комнаты и ванная. Из окон открывался вид на реку, по которой вверх и вниз по течению проходили суда, яхты, лодки.
Он отчетливо помнил свою другую квартиру — комнату восемь с половиной на одиннадцать футов, с конусообразной печью и надувной кроватью, с общей ванной в конце длинного, крытого линолеумом коридора в восемнадцатой башне Корбетт-Кондеминнум, которая никогда не была построена.
На троллейбусе он доехал до Уайтеккер-стрит и пошел вверх по широким темным ступеням, вошел, уронил папку на стол, а свое тело на кровать. Он был в ужасном состоянии. Он чувствовал боль, истощение, замешательство. «Я должен что-то делать», — говорил он себе отчетливо, но не знал, что. Он всегда делал то, что, казалось, следует делать, не задавая вопроса, не принуждая себя, не беспокоясь. Но эта уверенность оставила его, когда он начал принимать наркотики, и теперь он был сбит с толку. Он должен действовать, должен взять свою судьбу в собственные руки.
Он вытянул руки и посмотрел на них, потом закрыл ими лицо. «О, боже, — горько подумал он, — что я за человек? Слезы в моем возрасте! Неудивительно, что Хабер использует меня, да и как иначе? У меня нет ни силы, ни характера, я прирожденное орудие. У меня нет судьбы. Все, что у меня есть, — это сны. И теперь ими управляют другие. Я должен уйти от Хабера».
Он старался быть твердым и решительным, но в то же время он знал, что не сможет. Хабер прочно держал его на крючке и не на одном.
Хабер говорит, что такие необычные, подлинно уникальные сны представляют большую ценность для исследования, что Орр внесет большой вклад в сокровищницу человеческих знаний. Орр верил в искренность Хабера и знал, о чем тот говорит.