Она храбра и сильна, но не настолько.
Возможно, она видела или почувствовала изменение, но отбросила его, отказалась.
Почему бы и нет? Это тяжелый груз — двойная память, и у нее нет причин нести этот груз, нет причин верить, что его сны становятся реальностью.
Завтра суббота. Длинный сеанс у Хабера, с четырех до шести или дольше. И нет выхода.
Было время еды, но Орр не чувствовал голода.
Он не включил свет ни в своей высокой светлой спальне, ни в гостиной, которую за три года так и не обставил мебелью.
Теперь он побрел туда. Окна выходили на реку, пахло пылью и ранней весной.
В комнате был большой камин с деревянной полкой, старое пианино с восемью недостающими клавишами, у камина груда поленьев и ветхий бамбуковый японский столик высотой в десять дюймов. Полумрак укутывал голый сосновый пол, не натертый, но подметенный.
Джордж Орр лег на него в темноте, вытянувшись, вдохнул пыльный запах, ощутил всем телом твердость пола. Он лежал неподвижно, но не спал. Он был где-то далеко, в месте, где нет снов. Не в первый раз он оказался там.
Когда он встал, пора было принять таблетку хлорпромазина и идти в постель. В эту неделю Хабер прописал ему фенстизины. Они действовали хорошо, позволяли ему войти в ж-стадию, но ослабляли ее, так что он никогда не поднимался до эффективного уровня. Хабер сказал, что эффект будет ослабевать и от других лекарств, пока они вообще не перестанут действовать. Он сказал, что ничто не избавит человека от сновидений, кроме смерти.
Эту ночь, наконец, Орр спал крепко и, если и видел сны, то легкие и беглые.
В субботу он проспал почти до полудня. Проснувшись, он подошел к холодильнику и некоторое время рассматривал его содержимое.
Тут было больше пищи, чем могло быть в любом частном холодильнике в его прежней жизни.
Если живешь в мире, населенном семью миллиардами человек, то пищи всегда не хватает. Там яйцо — роскошь, которую можно позволить себе раз в месяц. «Сегодня мы снесем яичко», — говорила его полужена, получая личный рацион. Любопытно, что в этой новой жизни у них с Донной не было пробы брака. Строго говоря, в годы после чумы их вообще не было, только полные браки. В Уте, поскольку там уровень рождаемости все еще ниже уровня смертности, даже пытались ввести полигамный брак — из религиозных или патриотических соображений. Но у них с Донной вообще не был заключен брак, они просто жили вместе. И это тоже продолжалось недолго. Его внимание вернулось к пище в холодильнике.
Теперь он не тот тощий, костлявый человек, каким был в мире семи миллиардов, он теперь довольно упитанный. На этот раз он съел много, как смертельно изголодавшийся человек — яйца вкрутую, хлеб с маслом, анчоусы, вяленое мясо, сельдерей, сыр и грецкие орехи, кусок холодного палтуса с майонезом, салат, маринованную свеклу, шоколадные конфеты — все, что нашел на полках. После этой оргии он почувствовал себя физически лучше. За чашкой настоящего кофе он даже улыбнулся. Он подумал: «Вчера в этой жизни я видел эффективный сон, который уничтожил шесть миллиардов жизней и изменил ход истории всего человечества в прошедшие пять лет. Но в этой жизни, которую я создал, я не вижу эффективных снов. Да, я был в кабинете Хабера, я видел сон, но ничего не изменилось. Так было всегда, мне просто приснилось, что я видел сон о чуме. Я здоров, мне не нужно лечиться».