В это же время наш брат произвел самый крутой, самый невероятный поворот из всех, что я видела. Потом узнали, что с внутренней стороны колес соскоблилась краска, и это показывало, как велик был угол наклона и как близок к катастрофе был Калигула. Мое сердце стучало наперегонки с копытами. Вот его колесница выровнялась и, дважды подпрыгнув, опустилась на землю. Когда он заложил следующий поворот, на этот раз под куда более стабильным углом, и с подставки исчез еще один дельфин и еще одно яйцо, я осознала, что гонка, по сути, закончена. Последний круг ничего не изменит. Второй Синий и Зеленый теперь слишком отстали, чтобы надеяться догнать дерзкого Красного, тогда как ведущий Зеленый, тот самый опасный испанец, уже недосягаем для Калигулы. По-видимому, все возницы пришли к такому же заключению, и, хотя скорость не сбросили, было видно, что теперь они просто желают закончить гонку целыми и невредимыми.
Виниций рядом со мной протяжно свистнул:
– Я думал, ему крышка…
Все еще в шоке, я только тряхнула головой. Когда Гай научился так искусно управлять колесницей? Впрочем, для него это типично – он не останавливался на полпути. Всегда хотел все или ничего.
– Казну он сберег, – засмеялся Лепид, – и выиграл сотню башмаков. Второе место ему обеспечено, а он обещал любое призовое место.
Та коллекция обуви до сих пор хранится в сундуке на Палатине. Должно быть, это самый странный трофей из всех, но при этом ценнее любых венков.
Тот октябрь обещал стать лучшим месяцем в жизни нашей семьи. Друзилла готовилась к свадьбе с Лепидом, которая наконец-то соединит их после двух десятилетий безнадежной любви. Калигула купался в народном обожании. Агриппина ходила на сносях, и муж великодушно перестал избивать ее из страха навредить наследнику. Мы с Виницием прекрасно ладили и становились тем ближе, чем больше времени проводили вместе.
Но на Палатин спустилась туча и затмила лучезарный небосклон благоденствия. Однажды ранним утром, вскоре после календ, побелевший, с диким взором преторианец доложил мне, что император при смерти.
Мы с Виницием бросились во дворец, где нас провели в покои брата. Там уже находились Макрон, префект претория, и Силан, тесть Калигулы. Они оба были встревожены, но никаких подробностей не могли сообщить. Практически не встречая сопротивления, я поспешила к Калигуле.
Его лицо без единой кровинки будто покрылось восковым налетом, волосы взмокли от пота, синеватые губы искривились в агонии, глаза пожелтели. То есть слова преторианца о том, что император умирал, были недалеки от истины. Я попыталась заговорить с братом, расспросить, как он себя чувствует, но он будто разучился складывать слова и производил лишь нечленораздельное бульканье и хрипы.