Вместо преторианцев дворец охраняли германские наемники. В основном их можно было заметить там, где находился император, и пока пирующие наслаждались жизнью, солдаты не поддавались общей расслабленной атмосфере, а сохраняли бдительность и сдержанность.
Столы установили в просторном внутреннем дворе, только что построенном специально для этой цели. Мой брат начал расширять дворец своего предшественника в сторону Форума и Капитолия. Он намеревался создать новый крытый переход с лестницей сбоку от храма Кастора и Поллукса для более удобного доступа во дворец. К апрелю того года работы были завершены едва ли наполовину, однако большой открытый внутренний двор уже закончили. Его прямоугольник заполнили столами, фонтанами, ложами и несчетными украшениями. Там и принимали гостей в тот теплый весенний вечер, а по окончании пира для них открыли почти весь дворец, едва ли не в каждом помещении их ждали все новые и новые развлечения. На тот пир брат потратил целое состояние.
Задолго до праздника среди высших слоев римского общества шли споры о том, кому достанется почетное место на ложе по левую руку от императора. Калигула сумел удивить всех, а кое-кого из питающих чрезмерные надежды еще и обидеть. На это заветное место он устроил свою скучающую, равнодушную ко всему происходящему новую супругу. А справа от себя, где обычно видят жену хозяина, Калигула поместил Друзиллу, меня и Агриппину – именно в этом порядке. Самых ярых поборников римского этикета такое расположение шокировало, а остальных привело в недоумение. Следующее по значимости ложе занял Лепид, который несколько месяцев провел на Востоке, но незадолго до пира вернулся в Рим. Далее разместились другие гости из числа наиболее чтимых хозяином. Многих я и не знала, но среди сенаторов они все были хорошо известны, например молодой человек с ужасным сельским говором по имени Веспасиан, сдружившийся с Калигулой на почве увлечения гонками, сын легата пропретора Сирии Авл Вителлий и, конечно, два тогдашних консула – Аквила и Ноний. Даже недовольный всем сенатор Сабин, столь рассердивший моего брата годом ранее, возлежал в почетной близости к императорский семье. При этом он не переставал отпускать ядовитые замечания, но старался, чтобы Калигула его не слышал.
На протяжении приветственных речей и первой перемены блюд один из гостей не сводил с Калигулы и остальных членов нашей семьи ненавидящего взгляда. Это был наш дядя Клавдий. Он сложил в начале года полномочия консула и вновь погрузился в мрачную пучину безвестности и обиды. На пир Клавдий явился напыщенный и важный – как же, ведь он родственник императора. Приволакивая хромую ногу, он брюзжал на самых влиятельных лиц, чтобы те уступили ему путь. Но в убранном к пиру внутреннем дворе он обнаружил, что его не усадили ни с императорской семьей, ни хотя бы среди почетных гостей. В конце концов ему нашлось место между каким-то знатным гостем из Коринфии с сильным акцентом и старым сенатором, косоглазым и таким тугоухим, что Клавдию приходилось весь вечер кричать. Если бы глаза имели силу испепелять плоть, то к концу пира от Калигулы осталась бы лишь кучка пепла.