Калужская была скучным местом, поездки туда я не любил. Помню только поход с Абрамовной в магазин. Всюду лежала кукуруза, обильно насаждаемая Хрущёвым по всей стране, но нужных бабушке продуктов в магазине не оказалось. Несколько початков Абрамовна сварила в глубокой кастрюле, и я съел их все, блестящие от сливочного масла и посыпанные крупной солью, благодаря про себя незнакомого дядю Хрущёва, который привез в гастроном такую вкуснятину.
С Калужской всё было ясно, другое дело – Мамонтовка. Туда, на бабушкину дачу, меня однажды отвезли на целый летний месяц, и там добрейшая Абрамовна разрешала мне делать всё что угодно. Варений и компотов у нее было наготовлено на полк солдат, на грядках было полно клубники. Я ползал по грядкам и ел ягоды прямо с куста, Юрьевна мне такого восхитительного свинства никогда бы не позволила. В огороде росло большое дерево с дуплом, в котором поселился удод – странная птица с хохолком. Удод ко мне привык и не улетал – сидел на ветке и приглядывал за мной, пока я объедался клубникой.
Мы жили в половине дома, принадлежавшей Абрамовне, а в дальнем углу участка, в маленьком летнем домике, работал дядя Юз. Он приезжал на грузовой машине, оборудованной телескопической ногой и люлькой-стаканом для ремонта проводов на электрических столбах. Юз сидел в темной комнатенке за столом и что-то писал перьевой ручкой с черными чернилами. Это было мне привычно, все мужчины вокруг работали за столом. Видимо, я ему надоедал, и, чтобы отделаться от назойливого племянника, он нарисовал вокруг моих сосков на груди две пятиконечные звезды. Я ими гордился, пока не приехала мама и не подняла шум. Почему-то оказалось, что это позор, о чем я не догадывался, щеголяя звездами целых два дня и категорически отказываясь их смывать. Дяде, впрочем, не досталось, он своевременно укатил на своем грузовичке. Удар приняла Абрамовна, она долго извинялась перед мамой, потом они обнялись, и меня повели в летний душ оттирать звезды пемзой.
Дача в Мамонтовке казалась мне огромной. Дед как офицер-ветеран получил землю, построил на ней дом, но вдруг решил продать половину своему бывшему начальнику, который долго его упрашивал. Ефим хотел сделать жене сюрприз – купить ей меховую шубу. На сделку он взял с собой папу, вероятно, как свидетеля. Был открыт большой, окованный железом сундук. “Столько денег я не видел больше никогда в жизни”, – рассказывал мне папа. Начальник отсчитал нужную сумму и вступил в законное владение половиной земли и половиной дома, тут же построив между участками забор. Несколько дней дед Ефим выбирал шубу, но купить ее не успел: грянула денежная реформа, и деньги полностью обесценились. Папа сказал, что Абрамовна и дед пережили финансовый крах стоически и никогда об этом случае не вспоминали. Бабушка, насколько я помню, дружила с вдовой начальника, заходила к ней в гости, а если шла за хлебом, всегда покупала батон и половину черного на ее долю. Когда лет двадцать назад мне случилось оказаться в Мамонтовке, я подошел к нашему бывшему участку: он сжался до таких крошечных размеров, что заходить внутрь мне расхотелось.