В тот день, когда мы с дедом возвращались к ужину с луга, он рассказывал про свое детство в Петропавловске, про то, как однажды поднырнул под баржу, потерял ориентацию под водой и чудом выплыл, выбрал-таки правильное направление.
– Родителям тогда ничего не сказал, что их попусту расстраивать, тебе первому рассказываю, – признался он.
Мы шли с ним по полю, кнут висел у меня на плече, как у заправского пастуха, кончик косички тянулся по выгоревшей, обглоданной овцами траве, но следа на ней не оставлял.
Что остается в памяти от детства, если нам посчастливилось прожить его без тяжких душевных травм: не вкусить мук в сиротском приюте, не познать голода, холода, побоев и нелюбви вечно пьяных родителей? Впрочем, я встречал таких, кто вспоминал и голод, и холод, и пережитые в детстве тридцать три несчастья с радостной и на диво теплой улыбкой. С возрастом в тебе сохраняются лишь осколки пережитого, о которых ты до поры не вспоминаешь. Но стоит, например, открыть семейный альбом, как память просыпается и начинает работать, извлекая из своих тайников-“секретиков” подробности, как будто достает их из забытого на чердаке прабабкиного чемоданчика. Почему в какой-то момент возникает напрочь забытый образ? Почему он встает перед глазами, объемный и живой, и вдобавок из потаенных глубин всплывают связанные с ним эмоции? Простота появления воспоминаний кажимая (любимое словечко деда, заимствованное им из философского словаря Гегеля, которого он особенно ценил). Объяснить это чудо я не умею, я только ощущаю его всякий раз, вглядываясь в очередной открывшийся “секретик”. Удивительно и то, что вместе с образом приходят цвета, звуки, запахи и вкусовые ощущения – те, давние, не столь яркие, как при первой встрече, но они посещают тебя, потому что ты заставляешь свой мозг вспоминать. И чем усерднее ты вспоминаешь, тем больше всплывает деталей, и вот уже волоски на руке, мочка уха, кожа на щеке опять ощущают ласку, а ухо явственно различает оттенки речи дорогого собеседника, ее изумительно родное своеобразие, то, что осталось в тебе с детства, хотя казалось навсегда потерянным. Но в нужный момент память напомнит, потому что утраченное всегда с нами, хотим мы того или нет.
Детство – наш потерянный рай, лишенный одной из главных составляющих времени – прошлого, которое незаметно, но упорно наполняет кладовые памяти.
В детстве мы живем лишь сегодняшним днем. Повзрослев, обретаем прошлое, учимся осмыслять истории других людей, постигая таким образом то, что случилось до нашего рождения, или то, на что по незнанию не обращали внимания. Без такого осмысления невозможно по-настоящему научиться страдать и противостоять страданию. В детстве на дне сознания (в раю это пространство как бы стерильно) только начинают копиться печали. С возрастом мир становится сложным и многомерным. Волшебство, которым напоена дошкольная жизнь, истаивает: грибы перестают разговаривать, а дома – расти. Мыслить по-детски, говорить по-детски, перефразируя апостола Павла, больше не получится, мы вступаем в период взросления, и лишь одно остается от того райского времени – любовь мира, распахнувшегося нам навстречу, и наша ответная любовь к нему.