— Ну вот, он очнулся!
— Тогда шей, а я буду его держать.
На плечи и грудь навалилась тяжесть, крепко прижав его к земле. Рука болела. Страшно болела. Он попытался двинуть ногой, но ногу тоже охватила мучительная боль.
— Ты его держишь?
— Держу, держу! Давай, шей!
Что-то кольнуло его в лицо. Ему казалось, что больнее прежнего уже не может быть. Как же он ошибался!
— Отпустите меня! — хотел закричать он, однако его крик прозвучал как слабое сипение.
Он боролся, пытался вырваться, но его крепко держали, и он добился лишь того, что рука заболела еще сильнее. Боль в лице становилась невыносимой. Верхняя губа! Нижняя губа! Подбородок! Щека! Он кричал и стонал, но не слышал ничего, лишь тихое сипение. Когда его голова готова была взорваться, боль внезапно отпустила.
— Готово.
Хватка ослабла, и он остался лежать — бессильный, беспомощный, дряблый, как тряпка. Его голову повернули.
— Хорошо зашито. Нет, правда хорошо. Жаль, тебя не было поблизости, когда штопали меня. Может, я бы остался красавчиком.
— О чем ты, розовый?
— Хм! Ладно, давай-ка займемся его рукой. Потом нога, и все.
— Куда ты подевал тот щит?
— Нет… — простонал Джезаль. — Пожалуйста…
Из его горла вырвался лишь хрип.
Теперь он уже мог что-то видеть — размытые контуры в сумраке. Над ним наклонилось большое уродливое лицо. Кривой сломанный нос, неровная кожа иссечена шрамами. Позади было другое лицо — темное, с длинной сизо-багровой чертой от брови до подбородка. Он закрыл глаза. Даже свет причинял ему боль.
— Отлично зашили. — Чья-то ладонь похлопала его по щеке. — Теперь ты один из нас, парень.
Джезаль лежал на спине, его лицо исходило болью, а в душу тихо закрадывался ужас.
— Один из нас…