Как только паровоз начал тормозить, Иван приготовился к прыжку. Он спешил, чтобы исчезнуть в темноте, пока вдоль колеи не пойдут часовые, обходчики или кто-либо другой. Вагоны еще лязгали буферами, еще толкали друг друга, а он уже выпустил из рук борт платформы, прыгнул вниз. Зашатался, упал и уже на четвереньках отполз в сторону. Наткнувшись на куст, выпрямился, обошел его, побрел, не разбирая дороги. Хотя шел вслепую, через минуту ощутил под ногами твердь дороги. Он плохо видел, ему казалось, что смотрит сквозь грязную тяжелую пелену, и не сразу понял, куда вышел. Черные громоздкие силуэты слева, а между ними или под ними — легкие, серые, желтовато-белые. Да это же улица! Обычная сельская улица, сообразил наконец. Даже его сознание не могло так быстро преодолеть расстояние от Германии, бараков, плена — до Украины, до тихой сельской улочки, которая для Ивана уже и существовала, казалось, только в воспоминаниях. Хотя и стремился к ней, рвался через десятки преград, мало верил, что когда-нибудь снова пройдет по ней.
Позади что-то брякнуло, кто-то кого-то позвал по-немецки. Иван оглянулся и увидел синий огонек. Тот огонек как бы обжег его. Пошатываясь, побежал вдоль улицы. Впрочем, это ему только казалось, что бежит, на самом же деле он едва переставлял ноги. А земля качалась, вырывалась из-под ног; он натыкался на плетни, стараясь удержать землю под собой. И чувствовал, что не удержит, что она рвется куда-то в сторону, уплывает. А черная пелена то закрывала от него мир совсем, то рассасывалась, и тогда он видел низенькие хатки и сараи вдоль дороги и плетни. Затухавшей искрой взблеснула мысль: «Не упасть посреди улицы. Забраться в огород… Отлежаться». И тут он увидел справа приоткрытую дощатую калитку. Вошел в нее и побрел через двор в бледный просвет между хатой и сараем. Но двор вдруг начал перекашиваться, подниматься круто, стеной, он уже шел вверх, еле карабкался, выбросил вперед руки, а перед глазами замерцали красные огоньки и полетели куда-то вглубь, потянув его за собой.
Стало тихо и хорошо.
* * *
Хата бабки Редьчихи — единственное место, где они могли встречаться не таясь. Тайн, из которых вырастают сплетни, они не хотели оба. Поэтому выбрали хату посиделок.
Гудит в хате прялка, тихо покачивается бабка, слюнит правой рукой кудель. Нудно, серо бежит нитка, не нужная на этой земле никому, даже бабке. Это уже просто привычка. Василь и Марийка знали бабку еще с довоенных времен. Да и кто в селе ее не знал? Можно ли было ее не знать, если она вырастала, где ее не сеяли, совала нос туда, где ее не ждали.