Познакомился Дмитрий Иванович с ним на заседании, где Визир выступал с содокладом, выступал неудачно. Марченко сам когда-то работал с алкалоидами, с которыми не мог справиться в своей диссертации Визир. Что-то тогда Дмитрий Иванович ему подсказал, а может, и не подсказывал, Михаил Игнатьевич ухватился за какую-то ниточку во время разговора, стал ее тянуть, вытягивать. На следующий день он несмело позвонил Марченко. Потом Дмитрий Иванович несколько раз приглашал Визира к себе, стал подталкивать в работе, тянул, поддевал, не подпускал к рюмке. Михаил загорелся, начал перекраивать диссертацию. Дмитрий Иванович не давал ему послабления. Звонил на работу, домой. Разговаривал без уверток, по-товарищески строго, а то и беспощадно:
— Ну что, слабак? Не хочется сидеть?
— Да вот…
— Никаких «вот». Сиди.
— …Сегодня защищается коллега…
— На банкет приглашал? Ты уже свою норму выпил. Потеряешь кончик — не найдешь. Это не просто.
Он подобрал ему оппонентов и сам выступил на защите. Вместе тем летом пошли в отпуск, поселились с семьями в селе на Десне. С тех пор Михаил стал приходить к ним каждый день. Они никогда не уставали друг от друга, нить их бесед не имела конца. Они как бы прошли вдвоем, и совсем по-новому, те дороги, которые исходили порознь, и дороги многих близких людей. Дмитрий Иванович, найдя благодарного слушателя, найдя то, по чему тосковал столько лет, и сам раскрылся, а в чем-то даже словно бы заново родился, пересматривал, перевеивал то, что столько лет накапливал в тиши кабинета.
— Откуда ты все это знаешь? — часто спрашивал Визир. В последние годы он по-настоящему изучал только цены на этикетках бутылок и не имел даже приблизительного представления о ценах на книги.
Теперь на книги накинулся с жадностью. По прошествии какого-то времени они уже шагали нога в ногу. Михаил даже чуть-чуть вырвался вперед. Дмитрий Иванович это замечал и не замечал. Да и какое это имело значение. Он любил в Михаиле все — его неуравновешенность, непоследовательность, даже ловкость, так как тот не скрывал ее и сам иронизировал: «Забежал в президиум академии, комплимент одному метру, комплимент другому, третьему не успел — тот ушел, а я к тебе». Михаил мог странным образом распалиться и тогда говорил то, что не выгодно ему, и это не было ложью, в такие минуты он верил в то, что говорил, или почти верил. Дмитрий Иванович ценил в Михаиле Игнатьевиче тонкость натуры, умение перевоплотиться, войти своим настроением в настроение товарища, да так, что это словно было его собственное настроение.