Еще он вспомнил: она сказала «уходи», но не выпускала его из объятий. Это был мгновенный спор ума и сердца. Вечный спор, спор, в котором побеждает сердце. В большинстве случаев об этом потом сожалеют. И он дал себе в этот миг строгое обещание, что такого сожаления у них не будет.
Неля лежала на куцей кушетке наискось от него, подложив под голову ладонь, укрывшись полосатым халатиком. Халатик не закрывал ее всю, из-под него круглело смуглое плечо и выглядывали пальцы ног. Его охватило чувство нежности и жалости к ней, последнее, наверное, вытекало из того, что она лежала вот так, сжавшись калачиком на кушетке, подложив под щеку ладонь. И в то же время он боялся шевельнуться, чтобы не разбудить ее. Было еще рано, солнце еще только-только взошло, залив розовыми, переломленными в окне лучами противоположный угол комнаты. Там стоял шкаф с книгами, солнце золотило разноцветные корешки. Кроме курса теоретических основ биологии и другой специальной литературы на верхней полке он увидел немало поэтических сборников, десяток-другой классических романов и, что его особенно удивило, книг античных авторов. С одной из книг, которая не втиснулась в шеренгу и стояла вне ее, поперек, смотрел на него бородатый профиль Аристотеля, он до половины заслонял старое, видимо приобретенное у букиниста, издание Плутарха и новенькое — Геродота.
Невольно, пожалуй подчиняясь какому-то внутреннему толчку, Борозна посмотрел на Нелю и встретился с нею глазами. Она проснулась и наблюдала за ним.
— Взвешиваете мое интеллектуальное убожество, — сказала она и улыбнулась.
— Да нет… Просто я немного удивился такому подбору авторов.
— Я любила литературу, — снова улыбнулась Неля. — Больше классиков. Была фантазеркой. Все что-то выдумывала. А шеф все цитирует древних. Сначала сомневалась — есть ли там на самом деле что-то? А потом увлеклась.
— А биология? — невольно спросил он.
— Тут сыграл роль учитель. Был зануда и фанатик. Я знала, что сдам ее на пять.
Она шевельнулась, и он потянулся к ней. Глазами, руками, памятью прошлой ночи, но она отрицательно покачала головой и сказала:
— Отвернитесь на минутку, я встану.
Он уловил в ее словах решительность, но к стене не отвернулся, а только закрыл глаза, закрыл лишь на миг, больше деланно, чем на самом деле, но ей и того хватило, чтобы накинуть халатик. Она сидела перед ним с распущенными волосами, босая, красивая, влекущая, какая-то особенно близкая, родная.
— Неля, — сказал он, — мне так хорошо смотреть на тебя. Я, наверное, никогда не нагляжусь.
Улыбка тихо скатилась с ее губ. Как дождевая капля или росинка.