«А кто из присутствующих не постеснялся бы произнести эти слова? Дмитрий Иванович? Нет. Юлий? Тоже не сказал бы. Разве что Вадим? Изысканно, корректно. «Я вас люблю». Но не совсем искренне. А я все же скажу их сегодня. Попозже».
Борозна молча отошел в дальний конец зала. Но и туда долетал до него голос Нели. И о чем бы она ни говорила, он понимал, что ее слова адресованы прежде всего ему. И это наполняло его смятением и радостью.
Гости усаживались за столы. Не придерживаясь каких-либо условностей, не соблюдая субординации: вперемежку — старшие и младшие, мужчины и женщины, доктора и лаборанты. Наверное, нигде нет такого единения поколений, как среди научных работников. Старость или молодость тут невольно измеряются остротой ума, способностью человека мыслить, схватывать проблему, и то, насколько он ее схватывает, означает, в какой степени он современен.
Уже после третьей чарки зал загудел, как приложенная к уху коробка с жуками. Неля раскраснелась от вина и была очень хороша. С нее уже спали скованность и страх, ее охватила радость, безмерное чувство признательности. Она не знала, чем его выразить, и, когда приблизила свою маленькую рюмочку к рюмке Дмитрия Ивановича, на глазах у нее выступили слезы. Она вспомнила, как пришла к нему беспомощной лаборанткой, как он, закатав рукава пиджака, учил ее простейшим, примитивнейшим вещам, приобщил к чтению литературы, как подбирал тему, как потом она сама надоедала ему, а он терпеливо слушал, поправлял, возражал. Он выслушивает терпеливо их всех, все они по клеточке, по молекуле раскрадывают его мозг и его сердце.
Неля так разволновалась, что пролила себе на платье вино. А Дмитрий Иванович и сам растерялся, вертел в руках рюмку, не зная, что теперь с нею делать — выпить или поставить. К счастью, никто не обращал на него внимания, и он остался с глазу на глаз со своим волнением и своими мыслями. То было хорошее волнение и хорошие мысли, и он уступил им, уступил, отдался их воле, как отдается усталый всадник на волю умного коня. Ему думалось о том, как хорошо приносить кому-то счастье, что тогда и сам чувствуешь себя хорошим, и даже, осознавая это, не отнимаешь от себя, а прибавляешь себе. Особенно, пожалуй, когда делаешь добро постоянно, изо дня в день. «И ты его делаешь». Ибо просто так: «всеобщее благо», «добро для всех» — слова, и ничего более. Нет такого лакмуса, чтобы их проверить. Это нужно для самого человека. Для меня, прежде всего, и тогда для многих. Все говорили о Неле: жеманница, франтиха, а я увидел, что в ней что-то есть — огонек любознательности, серьезность, настойчивость, и вот она нашла себя. А с нею что-то приобрел и я.