— И вы не испугались, влезли в самый разгар?
— Да нет, почему? Испугался. Да неудобно как-то было пройти мимо.
— Перед кем неудобно?
— Да перед самим собой. Нормальному человеку всегда более всего перед собой неудобно, чем перед кем-либо.
— Ученые все, философствуют… А вот мне не верится, что вы на темной улице, услышав крики и шум борьбы, кинулись туда.
— Не понял.
— Вид у вас уж больно благополучный. Такие, как вы, обычно стороной проходят.
— Ну знаете! — Вадим привстал.
— Извините, я пошутил, — с сухой любезностью произнес Петухов. — Не уезжайте пока из города никуда, если это можно, вас скоро вызовут, — он помедлил, — в прокуратуру…
И, довольный эффектом, поднялся и, не кивнул даже, шагнул к дверям, ведущим в больницу. Но в тот момент они распахнулись, и снова появился доктор. Сейчас он действительно выглядел сосредоточенным, деловым, утомленным. Он пожал руку Петухову, повернулся к Вадиму:
— Еще минуту, хорошо?!
Потом отошел с оперуполномоченным подальше, чтобы Вадим не мог их слышать, и о чем-то горячо заговорил. Петухов качал головой и поглядывал на Вадима. Наконец доктор и Петухов закончили разговор и подошли к нему.
— Положение серьезное, — сказал доктор, — много повреждений и внешних и внутренних. Как она шла еще — удивительно, видимо, в шоке.
— И улыбалась, — вставил Вадим. — И шутила.
— И улыбалась, и шутила, — согласился доктор. — Это шок.
Петухов пристально разглядывал Данина. Вадим, в свою очередь, повернулся и стал точно так же смотреть на оперуполномоченного. Тот нисколько не смутился, просто отвел глаза. Доктор устало усмехнулся.
— Вот еще что, — добавил он. — Мы узнали ее фамилию и домашний телефон. Сейчас приедет муж. Он убедительно просил вас подождать.
— Да вы озверели! — рявкнул Вадим. — Сколько можно!
— Спокойней, товарищ, — чуть повысив голос, остановил его Петухов. — Спокойней.
Доктор сочувственно взглянул на Вадима.
— Муж ее на машине, — он улыбнулся — Так что до дома вас довезет.
Вадим вдруг улыбнулся доктору в ответ, и расхотелось ему ругаться, отнекиваться, твердить, что никто не имеет права его удерживать. Да его и не удерживали-то, собственно, его просили, а он сам волен был решать, уходить или оставаться. И, конечно же, он останется, подождет мужа. Если надо. Когда Вадима именно просили, а не требовали, и просили вежливо и доверительно, он почему-то обезволивался сразу и, взбрыкнув для виду, малодушно соглашался, даже если просьба нарушала его планы и желания и противоречила вообще всей логике последующих действий. Черт бы побрал его дурацкий характер! А ведь так неудержимо хотелось домой!