— А вон, — мужик махнул рукой. — Пиво наливает.
Вадим обернулся. Нос у Михалыча действительно был долгий. Красный, пористый, отвислый, безвольно к верхней, пухлой губе припадающий; в кургузом заношенном пиджачишке мужичок он был, в коротких брючках, в стоптанных сандалиях на босу ногу.
— Эй, Михалыч, — гаркнул толстошеий мужик. — Поди-ка.
Михалыч глянул вяло, кивнул и, когда из кружки вспучилась пена, а потом потекла неторопливо по стенкам ее, Михалыч зашаркал в их сторону. Был он стар уже, и глаза его слезились, и от того трогательно-скорбный был у него вид.
— Чего? — стылым голосом спросил он.
— Да вот паренек знакомыми интересуется, говорит, жил здесь когда-то.
Долгоносик глянул на Вадима сначала безучастно, потом оглядел его с ног до головы, и в глазах блеснула искорка. Вадим понял, что мужик оценил его, сколько с него за хороший разговор кружек снять можно. Он вытащил рубль, огляделся, делая вид, что ищет что-то:
— Где бы разменять, размен-то закрыт?
Один из мужиков протянул руку:
— Это мы ща мигом. Давай, если доверяешь.
И умчался за дверь.
Глаза у Долгоносика подобрели.
— Где жил-то? — прошуршал он.
— В переулке, Каменном.
— Дом?
— Шестой.
— Не помню чего-то я тебя. — И в глазах у Михалыча снова безучастность. — А фамилия?
— Квашнины мы.
— Не помню, я здесь всех знал.
Вадим чертыхнулся про себя. За один миг все рухнуть может.
— У меня отец военный был, мы здесь недолго жили. Но я все помню, каждый день.
— Отец полковник?
— Ага, полковник.
— Припоминаю, припоминаю, — он сощурился. — Машина еще у вас была.
— Да, да, да, — расплескивая по губам довольную улыбку, зачастил Вадим.
— Но не Квашнин фамилия того полковника была. — Михалыч печально уставился на дно кружки. Там оставалось еще на полглотка.
— Да Квашнин, Квашнин, — с горячностью произнес Вадим.
— Да? — скептически глянув на него снизу вверх, спросил Михалыч.
Прибежал с двадцатками Леха. Схватил кружки, пошел к автомату.
— Я вот даже Митрошку помню, — радостно сообщил Вадим.
— А кто же ее не помнит, поганую эту старуху, все ее помнят, змеюку подколодную, кляузницу чертову. И на вас жалобы писала, что ль?
— Было дело, — горестно покачал головой Вадим.
— Змеюка, — повторил Михалыч. — А сейчас честных людей обирает. Квартиру сдает, чуть ли и не по сотне в месяц.
— Для студентов дорого…
— Да не студентам. Тоже молодому какому-то, но не студенту. Белобрысый такой, статный.
Вадим выдохнул неслышно задержанный на секунду воздух.
— Она в четвертом доме, кажется, жила, да?
— В каком четвертом, седьмом. Аккурат и в седьмой квартире, раздери ее качель!