Жу оборачивается, смотрит на себя в салонное зеркальце. Там не видно сутулости, там видно другое – чужие глаза и ухмылку. Чужое лицо ухмыляется Жу из зеркала. Даже, кажется, вот-вот подмигнет. Жу отворачивается.
Дома всё как было. Хотя нет, не совсем. Чисто, прибрано, и кажется, больше простора. Воздуха. Наверное, чего-то не хватает, что-то выкинули, но Жу не понимает с ходу, что именно. Всё какое-то стерильное – и чужое. Жу проходит по комнатам, скользит взглядом по мебели. Не знает, куда себя деть. Заглядывает в свою комнату – бывшую свою комнату. Чисто. Чисто и пусто, как в морге. И на столе – ваза с цветами. Ромашками. Пахнет как в морге тоже. Жу точно не знает, но наверняка там должно пахнуть так – цветами и пустотой.
Жу чувствует себя грязной и чужой.
– Я в душ, – говорит, уже закрывая за собой дверь.
– Что? – летит вслед: отец не расслышал.
Жу запирается. Воду не включает. Смотрит в глаза отражению. Сейчас глаза знакомые. Обычные, пустые, бегающие. Подавленные. Это глаза Жу. А хочется поймать те – чужие. Поймать и понять, чьи они. И откуда он взялся здесь – в ней.
– Ну же. Ну. Вылезай, – бормочет, не отводя взгляда от зеркала.
Расстёгивает толстовку, стягивает с себя футболку. И как только голова выныривает из неё – вздрагивает: вот оно! Из зеркала смотрит другой человек. Чужой. Незнакомый. Тот самый. Смотрит и ухмыляется. Цинично. По-мужски.
Жу бросает в жар. А парень смотрит и смеётся. Смотрит её же глазами и внаглую смеётся. Жу чувствует, как кровь отходит от лица. Стоит бледная, тощая, как доска. Сутулая. Плечи жмутся, хочется спрятаться, закрыть себя руками. Крошечные розовые соски торчат на мелких, почти плоских грудях. Но всё равно – торчат. И на них-то он и пялится, пялится и лыбится. С издёвкой, язвительно.
И Жу вдруг узнает его – по этому взгляду, по этому цинизму: это его именем она подписывалась всё это время в соцсетях, это он писал Паше, он говорил за неё.
Он был ею. И теперь она становится им.
Жу опускает глаза. Алые соски торчат на своих местах. Неправильные. Неуместные. Лишние. Их не должно быть. Одним движением Жу выдёргивает из джинсов ремень. Перехватывает на груди. С её худобой этого вполне достаточно. Главное, стянуть, утопить, вмять в тело эти наглые, ненужные соски, эти дурацкие груди. Выдохнуть. Застегнуть. Вот так. Теперь не видно. Теперь в самый раз.
– Ну что, нравится? – Жу всматривается в глаза. Парень смотрит с прежней ухмылкой. Но теперь без издёвки – покровительственно. – Доволен? – Он не отвечает, но Жу понимает: доволен.
– Жень? Жень, у тебя всё нормально?