Она посмотрела на Сережку, который сидел на кровати, обхватив руками колени, и о чем-то думал.
А в Сережке были и радость и досада. Казалось, война должна была окончиться не так, а как-то по-другому, более торжественно, что ли. И объявить об этом должна была не тетя Наташа, войдя в их комнату, как входила много раз, а кто-то другой. Какой-нибудь военный и уж обязательно мужчина.
Сережка вышел во двор, и первое, что услышал, была «Катюша»…
Расцветали яблони и груши.
Поплыли туманы над рекой…—
неслось из открытых окон второго этажа.
Выходила на берег Катюша,
На высокий берег на крутой…
У четвертого корпуса играла гармошка. Какая-то женщина с платком в руке лихо отплясывала на асфальте, стуча каблуками новеньких лодочек. Сережка направился туда.
Окон в корпусах открывалось все больше и больше. Может, радость, которая вошла в квартиры, хотела выплеснуться на улицу, потому что там ей мешали стены. Теперь уже песня слышалась не только со второго этажа, но и с пятого, первого… У их корпуса тоже плясали, и, как показалось Сережке, народу здесь было больше, чем у четвертого.
К полудню во дворе стало еще оживленнее, еще необычнее. Встречая друг друга, люди обнимались, как родственники, даже целовались. Целовались смачно, по-русски, три раза в щеки. Такого Сережка не видел еще никогда. Да что там Сережка! Такого, пожалуй, не видел никто. Радость довлела над всем: и над вчерашним горем, и над позавчерашней бедой, над каждым прожитым днем из тех тысячи четырехсот семнадцати. Однако многие все-таки плакали, плакали и от радости и от печали, вспоминая тех, кого уже никогда не будет рядом.
В квартирах играли патефоны и из скудных продуктов, полученных на военные карточки и оставленных про запас, варились и нарезались закуски. Кружили голову забытые запахи жареного мяса…
К вечеру в саду появился Японец.
— Поехали в центр, — предложил он. — Там гулянье, оркестры играют!
Через полчаса всем двором уже были на Арбате. У метро продавали мороженое. И Японец, удивив всех, даже продавщицу, купил пачек пятнадцать.
— Молодец, хлопец! Правильно! — не удержалась от восторга женщина в белом халате. — Не жалей на угощение. Сегодня праздник! Да еще какой!..
У магазина «Военторг» перешли на другую сторону. Там тоже продавали мороженое, и Японец снова захотел всех угостить. Но у ребят еще оставались невысосанные пачки.
От Кутафьей башни свернули вдоль Манежа. Внизу, под крутым обрывом обнимал кремлевскую стену Александровский сад. «А деревья здесь толще, чем у нас в саду, — отметил почему-то про себя Сережка. — Давно, наверно, растут». На Манежной площади отовсюду слышалась музыка. Качали военных. Схватили какого-то лейтенанта, подбросили… Еще! Еще раз! Лейтенант смущен, улыбается… Взявшись под руки, прошли девушки. Они пели… Какой-то парень пронес щит с надписью: «Ура! Победа!» Веселая ватага подростков, таких же, как они, пробежала мимо цепочкой, скрылась в толпе. Было весело и необычно, а главное, никак не укладывалось в голове, что кончилась война и наступило мирное время. Восторг вытеснил все мысли.