Она отошла, чтобы вновь понаблюдать за тем, как лошадь бросается на решетки.
– Отведи его обратно в камеру, – сказала она моему стражнику.
– А что делать с лошадью? И девчонкой? – спросил второй, держа в руке сломанную пику.
– Оставьте их, – ответила Патриана. – Либо лошадь расшибет себе голову о решетки, либо ей надоест, и она убьет девчонку. Меня устраивает и то и другое. Есть о чем еще подумать.
Она снова повернулась ко мне.
– Дан’ха ват фаллату! Как же чудесно!
Уф перекинул меня через плечо и потащил обратно в камеру. На этот раз, пока мы шли обратно, он не издал ни звука.
Я проснулся от странного звука. В голове еще плавал туман, я, как и прежде, висел в цепях, прикованный к деревянному устройству, занимавшему бóльшую часть камеры. И в этот миг я вдруг понял, что кто-то плачет.
Открыл глаза. В камере царила тьма, и лишь у двери дрожал огонек свечи. Наверное, было уже далеко за полночь, хотя точнее не определишь. Я огляделся в поисках источника звука, думая, что проснулся от собственных рыданий. Но плакал другой. В углу на табурете сидел Уф, мой мучитель. Он держал в руке нож, которым кромсал плоть несчастных, утративших расположение герцога. Уф тихо плакал, шмыгая и утирая нос рукавом. Потом он полоснул себя по руке и наблюдал, как кровь вытекает из раны.
– Что ты делаешь? – прохрипел я и понял, что едва не порвал связки у клетки с лошадью фей. Брасти у меня в голове сказал, что такого быть не может, и я даже улыбнулся ему в ответ и хмыкнул.
– Не смейся, – произнес Уф, глядя на нож.
– Я смеялся не над тобой, а… неважно. Что ты делаешь?
– Лошадь выбрала, – сказал он с усилием. – Ты заставил лошадь выбирать.
– Не понимаю.
– Лошадь не убила девчонку. Ты говорил с лошадью, и она сделала выбор. Решила не убивать девчонку, – ответил он низким от боли и непонимания голосом.
Я даже хотел сказать ему, что все хорошо. Но все было плохо.
– Проклятая лошадь, – прошептал он и снова полоснул себя по руке.
Я не знал, как помочь ему, что сказать, чтобы он не чувствовал себя таким подавленным. Словно мне было дело до его чувств.
– Проклятая лошадь, – повторил он и поднял на меня глаза, полные слез. – Ты говорил с проклятой лошадью. Ты сказал ей не убивать девчонку. Лошадь… тысяча чертей… как же они измывались над этой тварью… и нас заставляли… а ты сказал ей, и она не убила. Я…
Он всхлипнул и снова полоснул себя по руке, в этот раз еще глубже и сильней.
– Я делаю то, что говорят. Герцог. И сучка эта, герцогиня. Но я же человек! – Он резко встал, и табурет отлетел к стене. – Я, черт побери, человек! – крикнул он, поднеся нож к моему лицу.