Но одной женщине не повезло: ее пронзили сразу три стрелы, и она рухнула на камень, сжимая в руке монету.
Люди зашептались. На лицах мелькали гнев и решительность. Многие были бы не прочь выскочить на пятачок, взять монету и присягнуть на верность закону, но лучники осыпали камень градом стрел каждые несколько секунд без остановки. Тук-тук – стучали стрелы. Ломались они, лишь ударяясь о камень. Попадая в живую плоть, оставались целыми.
Я услышал крики – толпа заволновалась, кто-то пробирался сквозь людей, создавая волну между герцогом и нами.
– Томмер! Остановите Томмера! – закричал герцог. Я посмотрел на помост и увидел, что мальчика там нет. Неожиданно он оказался у самого края пятачка. В камень прямо перед ним ударила дюжина стрел. И как только в него не попали? – Остановитесь, болваны! – яростно кричал герцог. – Это мой сын!
Мальчик спокойно вошел в центр круга, осмотрел оставшиеся монеты, наклонился и поднял одну. Покатал ее между пальцами, а затем показал толпе.
– Никто не сможет разбить Валун! – воскликнул он высоким, ломающимся голосом рассерженного подростка.
Толпа словно сошла с ума. Люди подняли мальчика на руки и начали ликовать, как безумные. Вокруг нас кружились сотни мужчин и женщин, так что мы совершенно слились с толпой. Сын герцога поднял монету плащеносца. Сын герцога повторил девиз. Теперь я видел всех одиннадцать человек, поднявших монеты, и радостно лающего шарпни. «Ba-лун! Ва-лун!» – скандировали люди, и эхо отражалось от твердого камня. Они больше не обращали внимания ни на герцога с Шиваллем, ни на нас с Алиной, ни на стражников. Словно мы перестали для них существовать.
– Она была права, – пробормотал я, огорошенный тем, что увидел.
– Кто? – спросила Алина.
– Женщина-кузнец. Она сказала, что мне нужно слушать.
Алина усмехнулась, словно сама собиралась дать мне подобный совет.
– Вы слишком много наговорили, сударь, – сказала она.
– Он только и делает, что говорит, но иногда и этого достаточно.
Я оглянулся и увидел седую морщинистую старуху в лохмотьях и со сталью в глазах. Швея держала в руке тяжелый дорожный баул.
– Но время для разговоров вышло: пора вам выбираться из этого трижды проклятого места.
– Маттея! – радостно вскрикнула Алина и порывисто обняла Швею.
– Да, дитя мое, я все еще забочусь о тебе. – В ее глазах светилась невиданная прежде нежность. – Тебе пора уезжать, дитя мое.
– Но почему? Почему я не могу остаться здесь, с тобой? Я не стану тебе обузой, Маттея…
– Это не твое призвание, дитя, – ласково ответила Швея. – И не мое, хотя мне бы очень этого хотелось. Ты сделала то, что должна, – пережила Кровавую неделю, и теперь твой род признан по закону. Никто больше не посмеет отнять у тебя имя, милая Алина.