Одежда леди, вышедшей из кареты, была разных оттенков пурпура. Короткая по последней моде шелковая блуза, шелковые шальвары, удобные для странствования. Голова не покрыта, ожерелья на шее, браслеты из граненых самоцветов на запястьях и массивные перстни на средних пальцах. Особенно меня поразили шелковистые, как и ее наряд, изящно уложенные волосы цвета мореного дуба. Наверное, нелегко было содержать их в полном порядке в течение нескольких недель пути. На мгновение я даже подумал, что это и впрямь Трин, триумфально появившаяся на свет из своего кокона, но женщина была выше ростом и держалась уверенней, да к тому же сама Трин тоже вышла из кареты и встала позади нее. Навоображал же себе всякого.
До меня дошло, что до сих пор леди вела себя настолько осторожно, что даже большинство слуг никогда не видели ее лица. Фелток, наверное, встречался с ней раньше, потому что лишь он один не выглядел смущенным, но остальные видели ее впервые за все эти недели пути. Мы бы вряд ли ее забыли: она была изумительно красива, с яркими глазами цвета моря и нежным ликом. Леди увидела, как я беззастенчиво смотрю на нее, и улыбнулась. Отчего-то эта улыбка ранила меня сильнее, чем нужно. Я поглядел на Кеста, но даже он был поражен.
Но только не секретарь.
– Да, милочка моя, вы прекрасны и наверняка очень богаты. Но ведь герцог тоже неплохо выглядит, и, скорее всего, он намного богаче вас, поэтому сегодня вы не сможете с ним увидеться.
– Почему это, несчастный? – Голос звучал так же, но сейчас он мне показался даже более юным.
– Ну… – протянул секретарь, – потому что вы ведете себя как последняя шлюха, а герцог – человек женатый, да и фавориток у него довольно – мы же, милочка моя, не хотим их обидеть?
Я ждал, что она разразится гневной тирадой, но дама лишь спокойно подняла перед его лицом руки, сжатые в кулаки.
– Погляди на мои перстни, несчастный.
Секретарь посмотрел на них и изменился в лице, словно вся жизнь промелькнула перед ним.
– Будь я проклят, – прошептал он.
Я тоже попытался рассмотреть перстни, прежде чем она скрестила руки на груди. На левой руке у нее перстень герцога Херворского, а это значило, что ее мать вовсе не герцогиня Орисонская, как мы думали, а сама Патриана, герцогиня Херворская.
– Чертова преисподняя, – пробормотал Кест. Он редко ругался, но как тут сдержаться? Патриана была нашим главным врагом: именно она убедила остальных герцогов низложить Пэлиса. Я бы мог, не задумываясь, перерезать горло ее дочери и жалел бы об этом даже меньше, чем о смерти парня с топором, которого убил на рынке.